Город без людей

Омер с ожесточением потянул галстук и, сорвав его, бросил на пол. Потом лихорадочно начал шарить дрожащими руками по всему телу. Брюки, оказывается, были на нем. Он нащупал в кармане зажигалку и зажег ее. В мерцающем свете зажигалки Омер сразу заметил у дверей выключатель. С трудом преодолев расстояние в несколько шагов, он повернул выключатель. Яркий свет на некоторое время ослепил его. Омер открыл невольно сомкнувшиеся глаза и вдруг с изумлением увидел у себя на ногах ботинки. Он опустился на стоявший у двери стул, быстро развязал шнурки, сбросил ботинки и снял носки. Все еще дрожащими руками он стал растирать затекшие и онемевшие ноги, кровь в которых, казалось, застыла. Словно это были не его ноги, а чьи-то чужие. Он уставился на них, как на что-то странное, никогда им не виданное.

Освободившись от галстука и ботинок, Омер почувствовал, как сознание его начало понемногу пробуждаться, боль постепенно утихала, а во всем теле появилось какое-то приятное облегчение. Шум грузовика, от которого дрожали стекла окон, нестройные людские голоса, доносившиеся снизу, из чайной гостиницы, звон ударившихся друг о друга двух медных кувшинов — весь этот необъятный мир звуков, исчезнувший куда-то с того момента, как он уснул, опять медленно охватывал его.

Омер встал. Пройдясь несколько раз взад и вперед по комнате, он ощутил, как ноги оживают и опять становятся частью его тела. Галстук и пиджак, висевший на спинке опрокинутого стула, помятые и скомканные, валялись в пыли на полу. Одеяло, верхний край которого почернел от грязи, свесилось с кровати, и из-под него выглядывали заплаты грязной простыни.

Омер сел на кровать. Вонь грязной постели, смешанная с запахом его собственного пота, вызвала в нем чувство тошноты и какое-то неприятное ощущение в желудке. Он достал из кармана брюк револьвер и рассеянно начал рассматривать каждый патрон. Маленькие, черные, гладкие кусочки металла перекатывались на ладони.

Омер вспомнил, как он впервые взял в руки оружие. Когда он работал чиновником на периферии в Анатолии, гибель товарища по работе, попавшего в засаду, побудила его купить этот револьвер. В то время Омеру было двадцать шесть лет. Тогда он хотел жить и застраховать себя от подобных засад и нелепой смерти.

Мысль о смерти опять ярко вспыхнула у него в голове и вернула его к действительности. Он в Стамбуле, в вонючем номере какой-то дрянной гостиницы. Все, что его связывало по рукам и ногам долгие годы, в один момент было порвано и отброшено, а сам он потерял всякое желание жить. Он должен умереть. Именно для этого он и приехал сюда.

Смерть будет концом всего, а возможно, началом перехода к чему-то неведомому. Впрочем, все эти возможности его совершенно не беспокоили. Смерть — для него это значит прежде всего не вставать с постели каждое утро в половине восьмого; не слушать упреков Реззан; не думать об увлечениях Севги; не беспокоиться о полноте Ишика; не мучиться вечными хлопотами по дому; не надевать в жару галстук; не считать зазорным для себя садиться в своем кабинете за стол в ненакрахмаленной рубашке; не глотать в течение многих лет один и тот же завтрак и не ходить в один и тот же час одной и той же дорогой в одно и то же учреждение; не читать всякую нудную дребедень; не замечать хитрость детей и глупость взрослых; не слушать разговоры своих коллег, все интересы которых сводятся к вопросу, повысят или не повысят им жалованье; не ощущать волнения, глядя на грудь машинистки Нермин, которую она великодушно позволяла созерцать окружающим; не оставаться беспомощным из ложного страха перед скандалом, который может подорвать авторитет чиновника, если какой-нибудь наглец в автобусе нахально наступит тебе на ногу и вдобавок еще оскорбит; не уклоняться от того, чтобы глупость называть глупостью, а разврат — развратом; не сжимать в бессилии кулаки перед тем, кому следовало бы надавать пощечин; не возвращаться с работы в один и тот же час, направляясь той же дорогой в тот же дом; не садиться ужинать за тот же стол, в атмосфере той же скуки; не ложиться спать рядом все с той же женщиной, к которой ты равнодушен...

Черный квадрат окна постепенно начал синеть. Доносившиеся снизу голоса смешивались с нарастающим шумом улиц огромного, беспокойного города.

Все для него кончено. Эта мысль засела в его голове с той минуты, как он ударил советника. Возможно даже, что мысль о смерти еще раньше притаилась где-то в глубине его мозга. Смерть представлялась ему единственным средством, которое сможет сразу избавить его от всего того, что вызывало в нем отвращение. Он лишь никак не мог понять, зачем он в таком случае сел на самолет, зачем оказался в Стамбуле и прячется под вонючим одеялом какой-то грязной гостиницы.

Омер вздрогнул. В дверь кто-то стучал. Поспешно сунув револьвер в карман, он решил молчать и не открывать. Но, снова услышав настойчивый стук, крикнул:

— Кто там?

— Проснулся, Хасан бей? — раздался за дверью хриплый голос.