Город без войны

Светлана Пономарёва Николай Пономарёв ГОРОД БЕЗ ВОЙНЫ

Наши дети будут жить при коммунизме.

Н.С.Хрущёв

1.

«Бом-м-м… бом-м-м… бом-м-м…», – доносилось сквозь тишину. Перед глазами стояла белая пелена, которая то вилась, как дым, то переливалась, как молоко. Голова была словно обтянута ядовитым жгутом. «Где я?» – подумалось краем сознания. Это самое сознание то концентрировалось на колокольном звоне, то на пелене, через которую стали проступать ка­кие-то очертания, но никак не хотело вспоминать, что произошло… Сашка попытался скон­цент­­ри­роваться на зрительных ощущениях. Звон прекратился. Сквозь туман проявился белый пото­лок с чуть заметной паутинкой в углу, и Сашка решил, что это казарма. Потом туман рассеялся… Это была не казарма, а совсем небольшая комната: возле кровати стояла тум­бочка, чуть дальше стол, табурет и ещё одна свободная кровать. За столом, склонив­шись над каким-то журналом, сидела толстая женщина в брючном медицинском костюме. Сна­­чала и женщина эта, не виданная раньше, и комната, и жуткий запах хлорки вок­руг существовали как-то отдельно, ничем между собой не связанные и ничего не зна­ча­щие. Потом вдруг сложилось: санчасть. Он в санчасти Корпуса. Значит, случилось что-то серьёз­ное, значит – он ранен. Сашка с трудом оторвал голову от подушки. Жгут на голове ока­зался всего-навсего марлевой повязкой. За окном садилось солнце и протяжно свистел ветер…

Лежать было неудобно, и Сашка попытался повернуться на бок, чуть не вскрикнув от боли, пронзившей половину головы. Пружинная койка под ним заскрипела. Женщина оторвалась от своего журнала и обернулась.

– Скажите, – с трудом выговорил Сашка, – зачем я здесь? Я ничего не помню. Меня ранили? Чем?

– Поговоришь с доктором, когда он подойдёт, – нехотя отозвалась она. – Я сообщу ему, что ты очнулся.

Сашка посмотрел, как она уходит, и закрыл глаза. Голова всё ещё болела. И лезла в неё всякая чепуха: вспоминались учения их роты в степи. Пятые учения за год. Зачем их вспоминать? Все кадеты выезжают на учения. Все пробегают то по дождю, то по жаре бесконечные километры. Иногда налегке, иногда – волоча на себе кучу ненужного груза. Конечно, выматываются, устают, добираются до нужного блокпоста почти ползком… Это нормально, так было всегда. Он к этому привык. Почему же он здесь? Что-то произошло на учениях такое, чего он не запомнил. Он ударился головой. Только как? Никаких предположений… Ничего, кто-нибудь придёт и всё расскажет. Илья придёт… Сашка отогнал наваливающийся сон. Почему же он сразу не вспомнил? Была буря. Пыльная буря, суховей с южных пустынь. Они с лучшим другом Ильёй отошли в сторону от блиндажей. В поднявшейся пыли ориентироваться было сложно. А дальше Илья подвернул ногу и захромал. Значит, он тоже здесь, только в другой палате, он расскажет завтра всё. От этого стало легче…

Сашка пролежал всю ночь, то приходя в себя, то опять проваливаясь в забытье. За окном так же ветрило, как и в степи. Под потолком от скачков напряжения мигала, то тускнея, то ярко вспыхивая, одетая в нелепый стеклянный плафон лампочка. Пару раз приходил огромный мужик в белом халате, ставил укол в вену и удалялся, не разговаривая с Сашкой, хотя тот и пытался расспросить про ранение и про Илью. А потом вдруг наступило утро. Ветер за стенами санчасти улёгся, и, как ни странно, прекратилось у Сашки изматывающее головокружение. Он смотрел в потолок и ждал, что же будет дальше. После ранений, если они случались в Корпусе, кадетов обычно отправляли в отпуск. Значит, он на неделю-другую попадёт домой. Это было приятно, как будто получил неожиданный подарок. Целая сентябрьская неделя свободы…

Колокол на улице пробил утреннее построение, и вскоре пришла толстая медсестра, заспанная и хмурая. Принялась менять Сашке повязку.

– Мне ещё долго лежать? – спросил он.

– Если захочешь, можешь потихоньку встать. Только из палаты не выходи.