Город без войны

– У тебя есть только одна зацепка, – Краев прикоснулся пальцами к повязке вокруг Сашкиной головы. – Ты пытался его задержать – он ударил тебя камнем. Ты кровью смыл подозрения…

– Я не пытался его удержать! – выдохнул Сашка. – Он никуда не собирался, правда! Мы отстали от группы из-за его ноги! А потом…

– А потом он ударил тебя, чтобы ты ему не мешал дезертировать, – чётко сказал Краев. Потом поднялся и добавил тише: – Ему ты теперь ничем не поможешь. Думай о себе. Допрос следователя из Конторы – не шутки…

Краев ушёл, как будто не хотел, чтобы его видели в санчасти, а Сашка остался один. Наедине со странными и страшными словами про дезертирство. Сказанное капитаном было настолько невероятным, что даже думать об этом было сложно. Как будто заявили Сашке, что мир вдруг перевернулся или что он сам вовсе не Александр Ерхов, а совсем другой человек. Сашка встал и снова подошёл к окну. Как будто вид из него мог что-то прояснить. Хотя и в самом деле – мог. Всё на прежних местах, значит, мир не рухнул. А раз так, то и Илья не может быть дезертиром. В самом деле, почему вдруг все решили, что он куда-то убежал? Наверняка, это ошибка. Илья заблудился. Да мало ли что в такой буре могло слу­читься. С чего взяли, что Илья его ударил? Он, Сашка, этого не помнит. А ведь он не слепой и не сумасшедший, чтобы не заметить, что на него напали. Сашка потрогал повязку. Голова почти не болела. Это было ещё одним доказательством того, что Илья его не бил. Да окажись у него в руке камень, да стукни он этим камнем человека в висок – неужели не убил бы?

– Санёк!

Сашка опёрся на подоконник и заметил то, на что, занятый своими мыслями, не обратил внимания – на газончике внизу стояли его приятели: Василь, Макар и Вовка. Сашка подёргал шпингалеты и распахнул окно.

– Нас исключают, – крикнул Вовка, – всех, кто был вчера в нашей команде, переводят рядовыми в бронечасть. Это на южной окраине. В Корпусе такой шорох! Офицеров опрашивают, везде обыски!

– Всё из-за Яснова, сволочи! – добавил Макар.

– А меня? Меня никуда не переводят?

– О тебе молчат. Может, оставят кадетом. Вон как тебе от этого психа досталось! Небось, больно?

– Больно, – пробормотал Сашка. – А что, Яснова не нашли?

– Нет. Вчера вертушки поднять не могли из-за ветра, только сегодня полетели. Да за ночь куда только не удерёшь! Санёк, ты слышишь?

Но он уже не слышал – он сел на кровать, обхватил колени руками и закрыл глаза. Неужели всё – правда? Неужели Илья действительно убежал?…

– Тебе кто разрешил окно открывать? – ворвалась в палату толстая медсестра и тут же заругалась на мальчишек: – Пошли вон, идиоты, не видите надпись: «Не шуми»!

Голос у неё был визгливый и раздражённый. Она грохнула створками так, что стекло зазвенело, и повернулась к Сашке:

– Тебя выписывают. Форма в приёмнике. Спускайся на первый этаж…

На первом этаже, в крохотной каморке, дежурный кадет-первогодок выдал Сашке его форму. Сашка кое-как натянул гимнастёрку со следами крови на воротнике и посмотрел в зеркало. Вид у него был теперь абсолютно не гвардейский: лицо бледное, чёрные глаза лихо­ра­дочно блестят, да ещё марлевая повязка вокруг выбритой головы. Сашка вздохнул, щёлкнул каблуками и заученным жестом отсалютовал отражению. Получилось так дурно, что передёрнуло…

В приём­нике врач, не отрываясь от заполнения бумаг, сообщил, что кадету Ерхову срочно велено явиться в кабинет начальника Корпуса.

– Вообще-то выписывать тебя рано, но есть такое распоряжение, – он отложил карандаш и подал Сашке стеклянный флакончик, – будешь пить эти таблетки утром и вечером, повязку поменяешь завтра. Конечно, лучше бы тебе полежать, но раз уж такое дело… Давай, держись.

Сашка сунул таблетки в карман и вышел на улицу. Неужели его тоже переведут рядо­вым в бронечасть? В команде вчера были десять человек. Как можно выгнать сразу всех?

Стоял тёплый сентябрьский день, в воздухе носились паутинки, и пахло хвоей. Сашка медленно пошёл в сторону административного здания. Форменные сапоги бухали по асфальтовой дорожке и казались невероятно тяжелыми, воротничок жал гор­ло, Сашка мигом взмок и страшно устал… И всё-таки он верил, что ничего плохого случиться не может. Он ведь не виноват. Это сразу понятно. Значит, всё будет хорошо.

2.