Человек из темного угла качнулся и тут же вернулся к стенке – с глухим шлепком и растерянным ойканьем. Парень, не поднимая головы, тихо сказал:
– Прекратить бесчеловечную бойню в Афганистане, да? Интервенция, да? Расстрелы мирного населения, да? А ты это мирное, сука!..
Он сказал что-то еще и, кажется, сделал, и Лариса завизжала. На последнем потрохе, не помня себя от кошмара и ненужности всего происходящего. Когда она пришла в себя то ли через десять секунд, то ли через десять часов, потная, зареванная, осипшая и с цельнооловянной головой, все уже кончилось. Лариса стояла у почтовых ящиков одна, это было видно в слабом свете, долетевшем вдруг со второго или третьего этажа, только скомканные листовки засыпали пол вокруг нее. Лариса поспешно переступила через бумажки, отдергивая ноги, как от кипятка, и чуть не наткнулась на парня, стоявшего спиной к ней и лицом к выходу. Парень был удивительно крупный, даже несмотря на обмякшую какую-то осанку.
– Он… ушел? – шепотом спросила Лариса.
Вместо ответа парень цвыркнул слюной сквозь зубы.
Это почему-то придало Ларисе смелости – очевидно, вместе с возмущением. Она сказала негромко, но повелительно:
– Вы тоже идите.
Парень кивнул, сгорбившись, прошел к двери, открыл ее и посторонился, пропуская кого-то.
– Вадик! – крикнула Лариса шепотом.
– О! – сказал Вадик очень оживленно. – Это встреча, я понимаю. Героя дня встречают еще до порога, ага – а ковровая дорожка, а, вот, из бумаги, тоже нормально.
– Вадик, – сказала Лариса, пытаясь не разреветься. – У меня сегодня такое было, ты просто…
– И ты тоже, – радостно заявил Вадик. – Сегодня, ты не поверишь, товарищ Вафин просто имел удовольствие… Что такое?
Крупный парень, так и стоявший у выхода, качнувшись, развернулся и зашагал к ним. Лариса напряглась, готовясь закричать. Парень сказал:
– Вазых Насихович, я Соловьев. Вас ведь Федоров предупреждал? Мне велели к вам подойти, чтобы завтра вместе на совещание…
– О! – сказал Вадик с удовольствием. – Так это ж просто здорово! Ты коньяк пьешь? Пье-ешь. Сегодня пить будешь. У меня день рождения сегодня.
Лариса заморгала, но решила не спрашивать. Не ее это дело – спрашивать. Для этого более достойные, опытные или уместные люди найдутся, всегда. Вот как сейчас:
– Лорик, у нас пельмени остались?
А наша задача – отвечать и улыбаться.
– Поищем, – сказала Лариса и постаралась улыбнуться.
6. Пальцы-яйцы в соль не макать
Песок вернулся, когда Чуча, налюбовавшись шапкой, решил, что точно оставит ее себе. Песок вошел неслышно и некоторое время стоял неподвижно в дверях, будто робот, – ждал, пока глаза привыкнут к яркому свету из незашторенного окна.
– О, – сказал Чуча. – Какие люди! С возвращением, братан.
Сунул шапку подмышку и полез обниматься.
Песок быстренько освободился, зашипев, прошагал к окну и оттуда уже, осмотриваясь, спросил:
– Как жили тут без меня?
– Да нормально все, – сказал Чуча, со скрипом садясь обратно на кровать. – Тихо, спокойно. Мужики на работе постоянно, я в ЖЭК устроился, сутки через двое, удобно. С утречка вон по третьему комплексу пробежался, там в одном подъезде чуваки себе подсобочку в коридоре отгородили, я замок отжал, а там лыжи, барахло всякое, и во, гляди какая шапка. Лиса, мех толстый, прям греет, а?
Он водрузил шапку на голову и гордо уставился на Песка. Песок вяло кивнул. Выглядел он получше, чем пару недель назад, фингалы сошли, и белки глаз снова были белыми, но вид остался нездоровым. Ну да в больничке у всех такой.
– То есть ты теперь шнырём по подъездам? – спросил Песок.
– А что остается, – сказал Чуча. – Тебя нет, Амбал ссыт, да с ним на серьезное дело и не пойдешь. Я вон «Союзпечать» подломить хотел, его на шухер поставил, а он смылся. И мне пришлось. Мусоров, грит, усек. Какая, на хрен, комиссионка с таким.
– А она работает?
– Да вообще сладкая. Там японских магнитофонов парочка постоянно, дубленки, сапоги женские итальянские, мягкие, рябчиков за двести только так уйдут. Ну и всякое. Но туда с Амбалом, сам понимаешь… Да и если с тобой, просто голыми руками…
– Пики есть. Ты третью забрал?
– Забрал, забрал. Но пики несерьезно. Ствол нужен, обрез хотя бы. Ты же говорил, у тебя дедок знакомый ружье торгует.
– Ну говорил. Только дедок в деревне, бляха, а я в больнице, – напомнил Песок раздраженно.
– Кстати, а чего ты лег-то? Вроде нормально все было, и так заживал потихоньку.
– Нормально, бля. Кровью ссу, башка кружится – нормально. Врачи сказали, сдохнуть мог, если бы не пришел, там воспаление какое-то началось уже.
– Ни фига себе. А сейчас?
– Сейчас получше. Только яйца эта гнида мне помяла все-таки. Теперь по утрам даже не стоит.
– Везет, хоть поссать нормально можешь, – сказал Чуча с гоготком и тут же посерьезнел. – А что сказали, пройдет?
– Сказали пальцы-яйцы в соль не макать.
– Правильно, чё. Слышь, а ты так и не вспомнил, кто это?
Песок помолчал и сказал с тоской:
– Да не помню ни хера. Он мне, падла, не только яйца отшиб, в башке не держится…