Город чудес

Все эти возможности текут сквозь Вошема, как притоки, впадающие в реку. Есть и определенности — определенность смерти, к примеру, и возраста, и смены времен года. У некоторых людей судьбы очерчены четко и полны событий, которых нельзя избежать, — но Вошем их не замечает. Для духа возможности определенности почти невидимы. Он над ними не властен. Он сосредоточен на вероятностях, весь гудит от их энергии, он смотрит, как события вспыхивают и бледнеют, будто фейерверки в ночном небе.

Вошем закрывает глаза. Просматривает их все, одно за другим, как будто видит сны.

Но тут одна вероятность проскальзывает в его разум…

Он открывает глаза. Стены Мирграда впереди него становятся черными — совершенно, безупречно черными, — а потом начинают… разворачиваться. Они раскрываются, словно тянущиеся к свету бутоны, но при этом продолжают расти и расти, заворачиваясь вокруг него, пока не превращаются в башню, высоченную и черную, стремящуюся в небеса…

Вошем моргает. Вероятность исчезает. Башня пропадает. Стены Мирграда, как всегда, далеки и прозрачны. Он идет дальше.

Вошем знает, что вокруг витает много очень странных вероятностей. Это ведь Континент — здесь все возможно.

Но эта… эта как будто сделалась чуть более вероятной.

Это его тревожит. Он почти забывает странное чувство, которое преследовало его от самого моста: чувство, что за ним кто-то наблюдает. Он проверял, разумеется, и был внимателен, и даже поискал соответствующие вероятности. Так или иначе, он ничего не обнаружил. Значит, он в безопасности. Верно?

Верно же?

Вошем продолжает идти.

* * *

Сигруд подводит Шару обратно к ее мягкому креслу.

— Как же я смогу говорить с Божеством? — спрашивает он.

— Я однажды там была, — отвечает Шара. — Давным-давно. Ближе к концу событий в Мирграде. Она обратилась ко мне, попросила прийти. И я пришла.

— Ты мне об этом не рассказывала, — замечает он с обидой.

Она машет рукой.

— Я занималась свержением Виньи, а потом — твоим переворотом в Дрейлингских республиках. На пустые разговоры времени не было.

— Рассказ о том, как ты попала в гости к Божеству, — очень даже не пустой разговор!

— Достаточно сказать, — убедительно произносит Шара, — что в то время такая тема для разговора была бы сложной. Так или иначе, в физическом мире есть место, соединенное с ее святилищем — в точности как эта комната соединяется с физическим миром под Солдинским мостом. Но Олвос окружила себя защитой — Мальвина и остальные так и не смогли через нее пробиться. Она намного, намного сильнее, чем они.

Сигруд помогает ей опуститься в кресло.

— И почему со мной должно получиться иначе?

— Хороший вопрос. И он меня весьма тревожит, — она со стоном, держась за бок, откидывается на спинку кресла. — Ты же не дурак, Сигруд. Ты сам понимаешь, что не выглядишь на… постой, сколько тебе лет? Пятьдесят? Шестьдесят?

— Шестьдесят три.

— Клянусь морями… — она поправляет очки и смотрит на него, моргая. — Что ж. Ты понимаешь, что не состарился, как полагается, — верно?

Поколебавшись, Сигруд кивает.

— И ты, конечно, понимаешь, что успешно противостоял божественному воздействию, причем чрезвычайно много раз? И каждый раз… каждый раз это было связано с твоей левой рукой, не так ли? Она играла какую-то роль в твоем выживании?

Сигруд снова кивает. Слушая, как кто-то говорит о его страхах и тревогах, он ощущает сильное беспокойство.

— Дай взглянуть, — просит Шара и протягивает руки — маленькие, коричневые и морщинистые.

Он кладет левую руку ей в ладони. Она рассматривает шрамы, которые не изменились за десятилетия: весы Божества Колкана, ждущие возможности взвешивать и судить.

— Я не понимаю, — тихо говорит Шара. — И у меня нет даже идей о том, как это действует. У шрама не должно быть никаких эффектов, ведь Колкан мертв. Но… что-то изменилось, когда тебя пытали в Слондхейме, Сигруд. Дело не в том, что ты невосприимчив к эффектам божественного, — будь оно так, Мальвина и остальные не смогли бы тебя перемещать или защищать, — а в том, что ты можешь им сопротивляться, не подчиняться, ослаблять их.

— Я не понимаю.

— Я тоже. В книгах я такого ни разу не встречала.

— Но ты думаешь… ты думаешь, что я мог бы использовать это, чтобы проникнуть сквозь защиту Олвос?

— Возможно. Нам придется рискнуть. Наш враг хочет сам сделаться Божеством. Если еще одно Божество будет на нашей стороне…

— Начнется новая божественная война, — мрачно говорит Сигруд.

— Я надеюсь положить ей конец еще до начала, — говорит Шара и вздыхает. — Может, это было неизбежно. Может, мне не стоило вести себя так осторожно, так опасливо. Может, я должна была немедленно перейти к открытой войне с нашим врагом. Но сколько раз мы видели, как дети в солдатской одежде маршируют на войну? Я оглядываюсь сквозь годы и вижу… вижу только искалеченных детей, которые рубят вслепую, пытаясь отомстить за прошлые обиды. Я не могу заставить себя увековечить это, Сигруд. Я не стану частью истории, какую так хорошо знаю. Я всеми силами постараюсь этого избежать. — Она поправляет очки. — Надеюсь, это последняя битва. Достаточно одного толчка.