Город чудес

А потом он кое-что вспоминает: момент, случившийся давным-давно, когда он был юношей неполных двадцати лет. Он вернулся из морского путешествия и обнаружил родителей убитыми, а вместо дома — пепелище. Он вспоминает, как сидел на почерневшем склоне холма и таращился на пустую, заледенелую долину впереди, ощущая давящее одиночество, бессловесное уединение, в чьей тени он прожил всю свою жизнь.

«Если бы кто-то оказался рядом со мной тогда, — думает он, — стал бы я тем, кто я сегодня?»

А потом Сигруд понимает, что кое-кто ему все же помог, но понадобилось время, чтобы она его нашла: Шара Комайд. Хотя его жизнь была далека от совершенства, без ее случайного вмешательства все обернулось бы куда хуже.

И теперь, возможно, он наконец-то сумеет ей отплатить.

— Вот оно, — говорят голоса.

Внутри его черепа — огромное давление, как будто те два пальца замерли там в ожидании его ответа.

Потом звучит один голос, очень тихо:

— Это ты, смертный? Это воспоминание — ты? В этом суть твоей души?

— Да, — шепчет он. И знает, что это правда. — Да, все верно.

С этими словами его левая рука погружается в тепло, как будто он держит ее близко к огню.

— В руке твоей меч, — произносят голоса. — Ты его чувствуешь?

Сигруд хмурится. Сперва он чувствовал, что его руку сжимает другая рука — возможно, Мальвины или Таваан, — но теперь ощущение делается… очень странным. В его ладони нечто новое, и это не чужая рука, а что-то твердое, но теплое, чуть податливое, словно древесина.

— Ты чувствуешь клинок? — шепчут голоса. — Чувствуешь?

— Я… кажется, да, — говорит он, но без уверенности.

— Ты его видишь, Сигруд? — спрашивает Мальвина, ее голос тих и близок. — Ты его видишь мысленным взором?

Сигруд хмурится. Он не уверен, что это такое — «мысленный взор». Он ничего не видит в своих мы…

И все меняется.

Искра золотисто-белого света слева от него, словно пламя свечи. Золотая лента, что бьется, сверкая, на суровом ветру. Клинок, похожий на крыло желтой бабочки, что порхает в лучах света, пронзающих полог леса.

Он чувствует, как между ними возникает связь — не связь с его рукой, но связь с ним как таковым, его идеей, тем, что делает Сигруда Сигрудом.

— Инструмент, — говорят голоса, — чтобы разыскать путь среди пустых теней. Ты будешь его использовать мудро и хорошо, чтобы защитить нас и сопроводить к новому дому?

— Да, — говорит Сигруд. — Да. Буду.

— Тогда возьми меч, — говорят голоса. — Возьми его, и…

Затем раздается резкий крик боли. Тепло в руке Сигруда внезапно исчезает, давление в его черепе испаряется, и он быстро открывает зрячий глаз.

Чтобы сориентироваться, уходит несколько секунд. Таваан стоит на коленях, баюкая правую руку, словно та обожжена. Мальвина приседает рядом с нею, помогает выпрямиться. Его руки теперь пусты, а спящие тихо стонут.

— Что… что случилось? — спрашивает Сигруд.

Таваан сглатывает и трясет головой. Потом глядит на него сердито, словно он причинил ей боль.

— Внутри тебя живет что-то мерзкое, — хрипло говорит она.

— Я тоже почувствовала, — подтверждает Мальвина. Она снова бросает на него взгляд, и лицо ее обеспокоено. — Чем бы оно ни было, оно не хотело, чтобы мы связали меч с тобой. Но у нас получилось. Мне кажется, что получилось.

— Как ты можешь быть уверена? — спрашивает Шара.

— Спроси его, если он может обнаружить клинок, — говорит Таваан. — Спроси, если он там, где надо.

— Ты можешь протянуть руку и нащупать его, Сигруд? — спрашивает Мальвина. — Ты можешь найти его рядом с собой?

Сигруд не уверен, что понимает их. Чувствуя себя нелепо, он протягивает руку и проверяет пространство впереди себя, словно пытается разыскать в темной комнате ручку двери. И тут его руку словно магнитом тянет к некоему месту в воздухе…

И он возникает, как будто всегда был в его руке: короткий и тонкий клинок, словно сделанный из золота или бронзы. Рукоять его теплая, даже горячая, как будто он полежал рядом с открытым огнем.

Мальвина и Таваан выдыхают с облегчением.

— Ох, батюшки… — говорит Мальвина. — На миг я подумала, что все наши труды были зря.

— Что… это? — спрашивает Сигруд, изучая острие.

— Пламя, — говорит Мальвина. — Такое имя он выбрал для себя, когда мы его сотворили.

— Как мы уже сказали, — добавляет Таваан, — это инструмент. Он не навредит врагу, но сможет разрушить его творения.

— Он здесь, и он встревожен. Чем он сильнее, тем больше сил бросит против тебя, — говорит Мальвина. — И нас.

Сигруд перебрасывает клинок из одной руки в другую. Тот кажется достаточно плотным, совсем не таким, каким виделся мысленным взором, когда был скорее идеей, чем материальным предметом.

— Как же вы обе его сотворили? — спрашивает он.

— Не мы обе, — говорит Мальвина. Взмахом руки она указывает на спящих в кроватях детей. — Мы все.

— В наших разумах, — уточняет Таваан и стучит пальцем по виску. — Во сне. Понимаешь, мы сделали так, чтобы он нам приснился. Меня не просто так поставили во главе этого места.

— Убери его, — велит Мальвина. — Спрячь снова. Чем больше времени он на виду, тем проще врагу его почуять. Он ведь, в конце концов, божественный.