Город чудес

— Ну… — говорит Мальвина. — Ты же сказал, что хорошо угоняешь машины, верно?

— Предлагаешь проехаться на угнанном авто через все блокпосты возле усадьбы губернатора?.. Меня застрелят еще до того, как я выберусь за стены.

— Мирград больше не такой, каким ты его помнишь, Сигруд, — говорит Шара. — Те блокпосты почти все закрыты.

— Я выведу тебя, — обещает Мальвина, — и останусь возле сторожки, ждать.

— Как я сообщу тебе, что добился успеха? — спрашивает Сигруд.

— Если ты добьешься успеха, на твоей стороне будет Божество, — говорит Таваан. — Вероятно, она прокатит тебя по небу в колеснице, запряженной лебедями.

— А если я потерплю неудачу?

— Если ты потерпишь неудачу… — повторяет Мальвина. — Если постучишься в дверь, но никто не ответит… тогда, наверное, ты просто вернешься назад. И мы попытаемся придумать что-то другое.

Сигруд трет лицо.

— А у нас есть запасные планы?

Шара сидит очень прямо и смотрит в пространство, как будто что-то решая. А потом она делает это опять: поднимает правую руку, поправляет очки и трет переносицу большим и указательным пальцами.

Смотрит на Сигруда. Ее взгляд жесткий и холодный.

— Нет, — твердо говорит она.

Дрейлинг знает: она врет. Он видит, что она понимает очевидность своей лжи. У нее припрятан какой-то козырь. Но очевидно, что она всеми силами старается его не использовать.

— Ладно, — говорит Сигруд. — Я это сделаю.

— Хорошо. — Шара поворачивается к Таваан. — Значит, осталось последнее.

— Что еще? — спрашивает Сигруд.

— Это война, — говорит Таваан. — Плохая война, да, и шансы не в нашу пользу. Но мы можем нанести врагу настоящий удар. И если мы воюем, тебя надо снарядить соответствующим образом.

Сигруд ждет продолжения.

— То есть нам нужно…

Мальвина слабо улыбается ему.

— Нам нужен сенешаль.

* * *

Сигруд стоит на коленях на полу комнаты, чувствуя одновременно неловкость и смущение. Мальвина и Таваан стоят перед ним, держась за руки, а Шара взирает на происходящее из глубин кресла. Хотя никто еще ничего не сделал, дрейлинг ощущает перемену. Ему требуется время, чтобы ее заметить: сопение и бормотание, а также прочие нежные звуки сна стихают. Сотни спящих замирают.

— Нам это точно необходимо? — спрашивает Сигруд.

— Вполне вероятно, что наш враг тоже знает, где находится Олвос, — говорит Мальвина. — Он не может к ней подобраться, в точности как мы, но местность ему известна. Он мог подготовиться к твоему появлению. Поэтому ты тоже должен быть готов.

Таваан глядит на него сверху вниз, ее огромные, странные глаза наполняет причудливый свет.

— Начнем?

— А вы уверены, что я не превращусь в чудовище? — спрашивает Сигруд. — Как та женщина в аэротрамвае?

— Ты не будешь настоящим сенешалем, Сигруд, — говорит Мальвина. — Такого пытался создать враг — смертного с частицей бога внутри.

— Мы не настолько могущественны, — добавляет Таваан. — К несчастью.

— Но у нас есть дары, которые мы можем тебе преподнести. Однако, чтобы эти дары можно было использовать в полной мере, передавать их надо по соглашению.

— Они часть нас, — продолжает Таваан. — Так что дар можно вручить лишь другой части нас — аспекту, грани.

— И что именно это значит?

— Заблудшее дитя, — тихо говорит Мальвина. — Таков наш общий аспект, скажем так. Мы все тут скитальцы. Мы можем вручить эти дары лишь тому, кто находится в схожем положении.

Сигруд сидит в молчании.

— Ты готов? — спрашивает Таваан.

— Я не знаю, — говорит дрейлинг. Он смотрит на Шару. — Я готов?

Шара пожимает плечами.

— Скорее всего, еще ни разу в мировой истории никто не пытался предпринять такое.

— И что это значит? — спрашивает Сигруд.

— Значит, что я понятия не имею, что может случиться. Но я ни разу не видела, чтобы ты отказался от оружия, Сигруд.

Он морщится и чешет шею.

— Ладно…

— Закрой глаз, Сигруд, — говорит Таваан.

Он подчиняется. Одна из них берет его за руку — наверное, Таваан. Потом он чувствует, как холодные и жесткие пальцы прижимаются ко лбу. Затем звучат голоса. Ему кажется, что самый громкий из них — голос Таваан, но он не уверен, потому что внутри него много других голосов, словно говорит не один человек, а много, одновременно.

— Ты нас слышишь? — спрашивают голоса.

— Да.

— Ты это чувствуешь?

Дрожь внутри черепа. Кажется, пальцы проникают в мозг, достигают глубоких и темных пещер в его мыслях, царапают сокрытую там стену…

Он пытается сдержать тошноту.

— Да.

— Хорошо, — говорят голоса. — Теперь послушай. Ты должен отыскать внутри себя воспоминание, Сигруд. Воспоминание об отчаянии и потере, о надежде, которую затмила скорбь.

Вступает новый хор:

— Когда ты сбежал. Когда ты скрывался. Когда ты сражался не ради гордости и не во имя цели, но просто чтобы не погибнуть.

— Когда ты был как мы, — говорят они в унисон, громче. — Одинокий. И забытый.

Десятки голосов проносятся сквозь его разум, шепча: «Пожалуйста. Пожалуйста, помоги нам… Пожалуйста, мы ведь так долго скитались…»

И тогда он их чувствует: каждый год, каждый час, каждую минуту их мучений, этих жалких, обездоленных божественных детей, потерянных, бесцельных, бездумно ищущих убежища и тепла.