Город чудес

Божественные дети сидят в ошеломленной и безнадежной тишине, особенно Мальвина. Последствия случившегося до них еще не дошли, понимает Ивонна. Она через это уже проходила после Мирградской битвы, когда люди сидели на улицах, словно безмозглые лунатики, и бормотали о какой-то ерунде. Она знает: если они доживут до завтрашнего дня, утро принесет бесчисленные ужасы, когда они попытаются начать нормальную жизнь на громоздящихся вокруг развалинах.

Но это завтра. А прямо сейчас, сегодня, есть, по крайней мере, чашка горячего чая.

Она ставит перед ними первый поднос и мягко говорит:

– Пейте. Вам не помешает что-нибудь теплое.

Единственные, кто не раздавлен отчаянием, это Тати и Шара. И хотя Ивонне кажется, что право на бесчисленные вопросы есть у Тати, их задает Шара – спрашивает, как дочь перенесла путешествие, как она спит, нет ли у нее сыпи, порезов или синяков и так далее, и тому подобное. Тати отвечает тоном, который одновременно кажется скучающим и знакомым, и Стройкова приободряется, увидев, что мать и дочь немыслимым образом возобновили отношения без запинки.

Впрочем, кое-что изменилось: глаза Шары, которые поначалу казались такими усталыми, упиваются каждым движением ее дочери, каждым словом, каждым жестом, каждым звуком. Она как будто пытается все записать, все уловить и поместить под замок где-то в глубине души.

– Что теперь? – спрашивает один из божественных детей.

– В каком смысле – что теперь? – огрызается Мальвина.

– Что… нам теперь делать? – спрашивает другой мальчик. – Мы сбежим? Перегруппируемся?

– Перегруппируемся? – переспрашивает Мальвина с едким смешком. – Ну, допустим, мы так и поступим… так, давайте-ка посмотрим… Божественные духи выдувания стекла, часов, очагов, тетушек – старых дев, аханастанской весны и все прочие – что, по-вашему, мы сможем сделать?

Долгое молчание.

– Я не знаю, – говорит одна из девочек. – Хоть что-то.

– «Хоть чего-то», – ворчит Мальвина, – будет недостаточно.

Ивонна приносит третий поднос с чаем, когда Тати бросает взгляд на Мальвину и шепотом спрашивает Шару:

– Это… это моя сестра? Неужели?

Шара долго думает.

– Да, – говорит она наконец. – Это так.

– И она… она…

– Божественное дитя, – говорит Шара. – Да.

– И я… я…

Шара бросает на дочь ровный взгляд.

– Тоже.

Лицо Тати заливается краской.

– Я б-бо…

– Тебе повезло, Татьяна, – говорит Шара. – Главная разница между тобой и той девочкой в другом конце комнаты – большое горе.

– Это не ответ! – расстроенно восклицает Тати. – И ты это знаешь!

– В самом деле?

– Да! Ты… ты должна была мне рассказать, ты должна была помочь мне это понять… понять, кто я или кем стану!

– Ты так уверена, любовь моя, – говорит Шара, тихонько попивая чай, – что я этого не сделала?

И тут их настигает звук. Это гулкий, жуткий, раскатистый звук – как будто кто-то ударил в немыслимо огромный колокол, колокол размером с луну. Он такой громкий, что Ивонна, несмотря на все усилия, роняет поднос, и тот с громким звоном ударяется об пол.

– Что это еще такое?! – кричит она.

Шара подается вперед.

– Кто-нибудь может подвести меня к окну?

Ивонна помогает ей добраться до эркера, расположенного с восточной стороны особняка.

– Ах… – говорит Шара, выглядывая наружу. – Как я и думала.

– В чем дело? – спрашивает Ивонна.

Шара кивком указывает вперед.

– Стены. Вот они. Разве ты не видишь?

Ивонна смотрит – и не верит своим глазам. Как бывшая жительница Мирграда, она частенько забывает о существовании стен, потому что изнутри они невидимы. Но теперь все изменилось – и к тому же они поменяли цвет. Они не сланцево-серые, какими выглядят снаружи.

Они черны, как гагат.

Вновь раздается гулкий звон. Он такой громкий, что над мостовой взвиваются струйки пыли. Пока гонг еще звучит, стены становятся все чернее и чернее и наконец приобретают такой глубокий оттенок, что на них почти больно смотреть.

– Провалиться мне на месте, да что же это? – ахнув, спрашивает Ивонна.

– Это он, – раздается позади.

Они с Шарой поворачиваются. Там стоит Мальвина – лицо у нее бледное, глаза покраснели от слез.

– Это враг, – произносит она. – Он взял под контроль чудеса в стенах.

– Что? – потрясенно восклицает Стройкова. – Но… но это значит…

– Да, – говорит Мальвина. – Она мертва. – Она возвращается к своему месту и садится, устремив взгляд в пустоту. – Это означает, что Олвос мертва.

* * *

Ноков стоит в лесу за пределами Мирграда.

Рассвет уже близко. Он это чувствует. Обычно он скрывается от мира, его сила слабеет, когда лучи зари ложатся на холмы. Но не сейчас. Не с такой божественной силой, от которой все гудит внутри.

Он чувствует бесчисленные чудеса Олвос – те, что она сотворила тысячи лет назад, те, что еще трудятся за кулисами реальности, – и тысячи мощных, клубящихся чудес в считаных милях от него, в стенах Мирграда.

Старые чудеса, настоящие чудеса. Те, о которых рассказывают легенды. Те, что он в обычной обстановке ни за что не смог бы создать. Но теперь они принадлежат ему.

Ноков переводит дух и делает шаг.