Город чудес

– Я отдам тебе себя, – говорит Олвос. – Я буду здесь, с тобой, мать и сын, навеки. Мы будем вместе навсегда. Но ты должен остаться тут, со мной. Ты и я, два самых могущественных божественных существа в этом мире, мы должны остаться здесь, одни, в уединении. Мы не должны позволить самим себе проникнуть в мир. Мы не должны!

Она смотрит на него, и ее глаза мокры от слез. Но ее слова эхом отдаются в его ушах, и он начинает дрожать от ярости.

– Ты… – шепчет он. – Ты хочешь поймать меня в ловушку.

– Нет! – встревоженно вскрикивает она.

– Хочешь засунуть меня в ящик, – продолжает он. – Хочешь, чтобы я сидел тут, в ящике, совсем один!

– Нет, что ты! Ноков, Ноков, я этого не хочу!

Его лицо страдальчески морщится.

– Ты совсем как она… Почему вы такие? Что я вам сделал?

– Я пытаюсь тебе помочь!

– Она говорила то же самое! – Он восстает, превращается в колонну тьмы, которая устремляется в небеса. – Она говорила то же самое перед тем, как поймать меня в ловушку! И взгляни, взгляни на меня теперь!

Потрясенная Олвос замирает, а потом опускает голову, признавая поражение.

Ноков глядит на мать сверху вниз.

– Одиночество, – говорит он. – Я давным-давно его познал. В этом мире нет такого безумства, мама, которого я бы не испытал.

– То, к чему все пришло, – произносит Олвос, – разбивает мне сердце.

– Шанс все переделать. Шанс начать сначала, сотворить все ярким и свежим.

– Нет, – возражает Олвос. – Нет, этому не бывать. Ты не делаешь ничего нового, дитя мое.

Он опускает голову, чтобы посмотреть на нее.

– Что ты имеешь в виду?

– Я думаю, что это не первый раз, когда такое происходит, – говорит она. – Далеко не первый. Представь себе, дитя мое, – мир рождается, и в нем появляются смертные и Божества. Некоторые смертные оказываются близки к богам, другие – нет. Начинается завоевание, порабощение, пока все не переходит в великую войну, и кто-то находит способ убивать богов. Старые Божества свергнуты, их дети наследуют мир – и переписывают его. Они стирают реальность и переписывают ее, рождая новый мир, с новыми смертными, новыми богами, новыми истоками, новыми завоеваниями и новыми войнами. Старые обыкновения и старые боги забыты, как будто их никогда не было. Мир даже не помнит, что они вообще жили. И все начинается сначала.

Ноков на мгновение делается серьезным и молчаливым.

– Я тебе не верю.

Она пожимает плечами.

– Это то, во что я верю. Верь в то, что тебе нравится.

– Ты хочешь сказать, что… ты сама…

– Знаешь, что говорят про Олвос? – мягко спрашивает она. – Что она родилась, когда тьма мира сделалась слишком тяжелой, и оцарапала себя, и породила искру – этой искрой была Олвос. Она была в этом мире с самого его начала. – Она закрывает глаза. – Она, а также, возможно, ее братья и сестры. И когда смертные изменили то, во что верили, она прислушалась, переписала собственную реальность и обо всем забыла. – Она смотрит на Нокова. – Ты здесь, мой сын, чтобы сделать то, что я, по всей видимости, сама сделала давным-давно. Свергнуть родителя. Забрать у него силу и сотворить собственный мир. Ты и я, мы всего лишь отдельные воплощения этого долгого танца, дитя. Всегда существовали Божества. Всегда существовали смертные. Всегда существовали рабство, война и революция. На твоих руках кровь, как и на моих, – единственная разница в том, что ты это запомнишь.

Ноков бросается к ней сквозь пламя, огонь лижет его черную кожу.

– Я все сделаю по-другому!

– Сколько трагедий последовало за этими словами, – тихо говорит Олвос.

– Заткнись. Заткнись! Умолкни! Ты используешь меня, водишь за нос, в точности как она! Ты такая же, как она. Никакой разницы.

Олвос делает глубокий вдох и кладет свою трубку рядом на бревно.

– Возможно, ты прав, дорогой, – устало говорит она. – Но теперь тебе придется задать себе трудный вопрос.

Ноков тяжело дышит.

– И какой же? – спрашивает он.

Она улыбается ему, слезы текут по ее щекам.

– Облегчит ли это то, что ты собираешься сделать?

Ноков закрывает глаза, его лицо морщится. Он не хочет плакать теперь, во время своего величайшего триумфа.

Он в отчаянии кричит:

– Да!

И бросается на нее.

* * *

Когда он с нею покончил, когда она неподвижна и холодна и он затащил ее в первозданную ночь, он понимает, что, хоть она и выглядела маленькой женщиной у костра, на самом деле была куда мощнее, несравнимо сильнее, чем он себе представлял. Сильнее, чем он мог вообразить.

Она могла уничтожить его на месте. Она могла убить его в один миг. Но не сделала этого.

Он спрашивает себя почему. Он не знает ответа.

* * *

Заваривая четыре чайника для гостей, Ивонна Стройкова чувствует себя немного нелепо. Дело не в том, что она не привыкла готовить такое количество чая для компании. Просто она даже не думала, что ей придется развлекать кучу детей-полубогов и мертвую женщину – по крайней мере, не всех сразу.