И он знает, что это победа. Сигруд йе Харквальдссон видел достаточно смертельных ударов, чтобы распознать еще один.
– Нет! – кричит Тати из окна. – Нет, нет, нет! – Она роняет винташ и белеет, когда сенешаль протыкает Сигруда, пришпиливает его к стене.
Шара Комайд молча встает и идет к лестнице вниз.
Сенешаль наклоняется к Сигруду, и его тишина превращается в странное урчание, которое он ощущает в костях.
Дрейлинг кашляет и с трудом смеется. Ухмыляется в лицо твари. Он надеется, она умеет читать по губам и понимает его слова:
– Не слишком близко. Не хочу, чтобы она меня оцарапала, когда вскроет тебе брюхо.
Сенешаль склоняет голову набок и смотрит наверх…
Как раз в тот момент, когда Ивонна прыгает из окна второго этажа желтого кирпичного здания с Пламенем в руках.
Удар сильный и точный. Лезвие рассекает шею сенешаля, как соломинку.
Голова сенешаля падает на мостовую с глухим ударом – и это означает, с трудом соображает Сигруд, что звуки вернулись.
Следом за головой падает высокое тело с длинными конечностями, словно рушится подвесной мост. Ивонна падает рядом с трупом, катится – и Сигруд понимает, что приземление вышло жестким, она могла растянуть или сломать лодыжку. Стройкова поворачивается, видит, что он пришпилен к стене, и от ужаса у нее открывается рот.
Сигруд чувствует привкус крови. Он пытается улыбнуться.
– Ты… ты отлично справилась, – шепчет он.
– О нет, – говорит Ивонна.
Мальвина лежит на черной лестнице, избитая и окровавленная, на грани обморока. Она знала, что будет трудно. Но не настолько.
Она поднимает взгляд и видит, как Ноков протыкает одного из божественных детей всего лишь пальцем, как рапирой, а потом поворачивается, хватает другого, летающего в воздухе, и запихивает в свою огромную черную пасть. Мальвина медленно осознает, что осталась одна – Ноков оказался слишком сильным, слишком текучим, слишком переменчивым, слишком мощным, чтобы они хоть оцарапали его.
– Я думал, это доставит мне больше удовольствия, – говорит Ноков. Он поднимает палец, с которого свешивается божественная дочь, и засовывает ее в рот. – Но ни один из вас даже не смог бросить мне вы…
Тут Ноков внезапно выпрямляется, словно только что услышал какой-то ужасный звук. Он поворачивается и глядит на город внизу.
– Нет, – шепчет он. – Нет, нет! Не Мишра, только не Мишра!
В этот момент Мальвина собирает все силы и применяет трюк, который готовила вот уже какое-то время. Она хотела сделать это раньше, но Ноков был слишком скользким, слишком быстрым – а теперь сидит как статуя и пялится на город в смятении.
Молния – любопытная штука. Большинство молний бьют от тучи к туче, пляшут в воздухе. Если бросить взгляд в прошлое и выбрать случайное место в небе, задавшись вопросом, сколько раз, допустим, один кубический фут воздуха подвергался воздействию молнии, количество таковых окажется чрезвычайно высоким – а кумулятивный электрический заряд будет по меньшей мере немыслимым.
Мальвина сосредотачивается и отслеживает все молнии, которые когда-либо проходили через пространство, ныне занимаемое головой Нокова.
Она сосредотачивается еще сильней и делает так, что прошлое и настоящее переплетаются, лишь самую малость.
Череп Нокова вспыхивает ярче миллиона солнц. Вспышка такая сильная, что его бросает вперед, и он срывается с лестницы, как будто им выстрелили из пушки, оставляя за собой след черного дыма.
Мальвина, перегнувшись через край, кричит:
– Это за Таваан, ты, дерьма кусок!
Ноков несется к городу, но после трех-четырех сотен футов его черная фигура замедляется. Мальвина видит, как он приходит в себя, замирает в воздухе над городом и поворачивается к ней. Его лицо все еще дымится.
Когда он говорит, стены и ступени вибрируют с каждым словом.
– Это, – заявляет он, – было весьма ловко.
Сигруд тянет копье, застрявшее в правой грудной мышце, но оно не поддается. Он знает, что это неправильно – если вытащить копье, он, скорее всего, истечет кровью, – но не может перестать пытаться. Как будто у него застрял между зубами кусочек еды и он все время щупает его языком.
Ивонна поднимается, подходит к нему.
– Нет, нет… Не надо. Не надо, Сигруд, ты сделаешь только хуже.
– Это… не так уж больно, – говорит он ей медленно и хрипло.
– У тебя шок. Ты не понимаешь, что происходит. – Она смотрит на его спину, откуда выходит копье и вонзается в кирпичную стену. – О, клянусь морями… о нет, Сигруд, о нет…
Он пытается сказать: «Когда я работал лесорубом, то видел человека, которого проткнуло деревом, и он прожил шесть часов, насаженный на ствол», но ненадолго отключается и забывает эти слова.
Наверху раздается жуткий грохот, и мир заливает ярким белым светом. Сигруд моргает, сбитый с толку, спрашивая себя, неужели так ощущается смерть. Но потом свет меркнет, и вокруг проступает привычный пейзаж, только вот его поле зрения искажают сине-черные пятна, пока глаз не перестраивается.
Впрочем, кое-что изменилось: он видит, что по другую сторону улицы кто-то стоит. Это Шара, и она устремила на него мрачный взгляд.
Она ковыляет через улицу к нему.