– Сигруд йе Харквальдссон! Грозный дрейлинг из Мирграда! Итак, вот лучший боец, которого Шара обещала нам прислать! – Она окидывает его изучающим взглядом. – Ты уж прости мою откровенность, но… что-то я не понимаю, как ты можешь нам помочь.
Сигруд пытается сказать, что и сам не понимает, но его опять охватывает дрожь. И на этот раз она не прекращается. Он дрожит, трясется, пока у него не темнеет в глазах, пока он не утрачивает способность видеть или даже дышать.
А потом грязная дорога поднимается к нему. Он падает и не теряет сознание еще несколько секунд – достаточно, чтобы ощутить боль. Но не очень долго.
Последнее, что он слышит, это вздох Стройковой и ее голос:
– Ох, вот только этого мне…
Потом наступает тьма.
Кавита Мишра просыпается посреди ночи.
Ее не тревожит темнота вокруг. Хотя на самом деле жутковато – она оставила у постели свечу, когда легла, так что в комнате не должно быть темно, по крайней мере неоткуда взяться такой непроницаемой тьме; но тревожнее всего то, что квартиру заполнили писк, шелест и поскрипывание, как будто спит она не в собственной постели, но в каком-то гигантском, просторном, древнем лесу, таком густом, что лунный свет не проникает сквозь его крону.
Потом раздается голос:
– Мишра.
«А-а», – думает она. Спрашивает вслух:
– Да, сэр?
– Он причинил мне боль, Мишра. Этот человек сделал мне больно.
Она садится на постели.
– Ноков? Сэр? Как вы… Как вы меня нашли? Я не произносила вашего имени.
– Я вспомнил, куда ты меня призывала однажды, – отвечает голос. – Я вспомнил. Я вспомнил, где это происходило. Я становлюсь сильнее, Мишра. Я могу приходить без приглашения туда, где уже бывал. Но все-таки он… Несмотря на это, он причинил мне боль, Мишра!
– О ком вы, сэр? О даувкинде?!
Она знала, что операция в Галадеше обернулась чудовищным бедламом. Уничтожение дома Комайд было во всех газетах. Она получила одно сообщение от Нокова – письмо на черной бумаге на следующее утро загадочным образом появилось на ее комоде – с приказом распространить рисованный портрет даувкинда по всем подразделениям министерства, что и было сделано. Но Мишра не видела самого Нокова и уж точно не знала, что он пострадал.
Или что ему вообще можно причинить вред. Это ее тревожит.
Справа от нее раздается тяжелый вздох. Потом среди теней что-то… шевелится.
И она видит его. Или, быть может, он позволяет ей себя увидеть.
Когда она увидела его впервые в тот день девять лет назад, когда он оставил ей письмо с вопросом, присоединится ли она к нему, он выглядел обычным континентским мальчиком – хотя его глаза были слегка темноваты, словно их с трудом удавалось разглядеть, и он с необыкновенной легкостью прятался среди теней. Но с течением времени и по мере того, как их миссия развивалась, он менялся.
Ноков внимательно смотрит на нее. Он, конечно, все еще молод – и двадцати не дашь, но его осанка изменилась, а глаза стали озерами бескрайней тьмы, в которых поблескивают едва заметные звезды, способные увидеть… больше.
Теперь он сильнее. Теперь он принц, облаченный в мантию власти.
Однако, когда он протягивает Мирше руку, она видит: пальцы в синяках и опухли.
– Он причинил мне боль, – повторяет Ноков. – Как такое возможно? Как он мог это сделать? Ты знаешь?
– Я… Нет. Я не знала, что вы можете пострадать.
– Я не могу! Теперь я сильнее, чем любой из моих братьев и сестер! – Его голос исходит от всего, что ее окружает, как будто все тени вибрируют в унисон. – Я знаю это, мы с тобой оба знаем. Если бы я мог просто найти их, я бы… я бы… – Он мечется в поисках слов, а потом говорит: – Проклятье, это несправедливо. Несправедливо! Я не должен… Никто не должен причинять мне вред. С этим покончено. – Он смотрит на нее, встревоженный. – Каким сильным я должен стать, чтобы никто не смог причинить мне вред?
Ее рот открывается. Хоть Мишре трудно в это поверить, она подозревает, что Ноков пришел в поисках утешения. Но это еще более странно, потому что он недоговаривает: похоже, однажды ему пришлось страдать, и с той поры он убегает от того, что случилось.
– Вы в порядке, сэр? – спрашивает Мишра.
Он опускает руку. Его лицо твердеет.
– Нет. Не в порядке. Смертный, который может причинить мне физическую боль? Это значительно усложняет мое личное вмешательство! Потому что, куда бы я ни направился, там уже может быть он. И теперь он знает, что может сделать со мной. Как и мои братья и сестры, не сомневаюсь. – Он качает головой. – Это плохо, Мишра, это очень плохо.
– Как он спасся, сэр? – спрашивает Мишра.
– Он… М-да. Я случайно затащил его в свой мир.
– Я не понимаю, сэр.
– Это… немного трудно объяснить обычными словами, – говорит Ноков. – Есть место, где я такой, каков на самом деле. Там я касаюсь каждой тени, каждого клочка тьмы. Я затащил его туда, и он… я думаю, он ускользнул через другую тень. Вошел и быстро вышел. – Ноков прищуривает глаза. – Я думаю. И это могло убить его.
– Почему, сэр?