Город Драконов

Сельден попытался плотнее закутаться в одеяло. Он подобрал с пола самую чистую солому и сложил в кучу, чтобы лежать на ней, укрывшись одеялом. Какое-то время это спасало его ноющее тело от соприкосновения с грубыми досками пола. Однако потом солома слежалась и разъехалась во все стороны из-за того, что он метался во сне. Теперь он ощущал под собой холодные занозистые доски. От одеяла было мало толку, потому что холодный настил высасывал из его крови тепло. Ему необходима помощь этого паренька. Он негромко проговорил:

– Одна драконица сделала меня своим другом. Ее зовут Тинталья. Она меня изменила, понимаешь ли. Чтобы я стал для нее особенным.

– Если ты дружишь с драконом, то как тебя обратили в рабство? Почему твой дракон тебя не спас?

Мальчишка подошел на несколько шагов ближе. По его поношенной одежде и лохматой голове Сельден заключил, что он находится на самой низкой ступени матросской иерархии. Наверное, он – какой-то уличный мальчишка, которого взяли на борт в последнем порту, в надежде сделать из него палубного матроса.

– Драконица отправила меня с поручением. Она боялась, что осталась последней из своего рода, потому что другие вылупившиеся у нее на глазах драконы оказались слабыми и больными созданиями. И я отправился в Удачный с группой людей, которых считал друзьями. Тинталья попросила меня поездить по далеким местам, чтобы узнавать, что слышно про других драконов. Какое-то время именно этим я и занимался. Я побывал во множестве разных мест. Все шло хорошо, люди слушали меня и мои рассказы про мою драконицу. Но я ничего не узнал про других драконов. А потом запас моих денег стал подходить к концу. А мои друзья оказались фальшивыми.

Он увидел, что паренек жадно слушает его рассказ. Он замолчал.

– Принеси мне горячего питья, и я расскажу тебе всю мою историю, – предложил он.

Не то чтобы ему хотелось все вспомнить. Они опоили его в какой-то таверне – наверное, подсыпали что-то в эль. Он очнулся в фургоне, накрытый холстом, со связанными за спиной руками. Через несколько дней его выставили напоказ как «человека-дракона». Сколько месяцев назад это случилось? Год? Больше года? Какое-то время он пытался вести календарь. Он потерял счет дням во время первого приступа лихорадки, а потом понял, насколько это бесполезно.

Мальчишка беспокойно помялся и опасливо посмотрел в темноту.

– Если кто-то узнает, что я спускался посмотреть на тебя, меня побьют. Если что-то принесу – побьют еще сильнее. И потом, я даже себе не могу взять горячее питье, а уж тем более вынести его с камбуза. Нам, юнгам, не разрешают приходить есть на камбуз. – Паренек почесал грязную щеку и отвернулся от Сельдена. – Извини, – добавил он, словно опомнившись.

Пока он удалялся, фонарь у него в руке качался и отбрасывал длинные тени.

– Прошу тебя, – сказал Сельден, а потом уже во весь голос закричал: – Прошу тебя!!! – От его крика паренек пустился бежать, заставив фонарь отчаянно дергаться.

Темнота вокруг Сельдена сгустилась, а потом снова стала полной. Мальчишка исчез. С ним исчезла надежда. Он не вернется. Угроза побоев сильнее желания услышать интересную историю.

– Надо было сказать, что я демон, – проворчал он, обращаясь к самому себе. – Надо было пригрозить, что прокляну его, если он не принесет мне одеяло и горячую еду.

Проклятья и угрозы. Только они в этом мире и работают.

* * *

У Лефтрина все шло плохо. Люди слишком любопытничали, постоянно задавали ему слишком много вопросов. Торговцы хотели узнать, почему Хупрусы предоставили ему такой щедрый кредит. Он отвечал, что они вносят деньги в счет будущего совместного предприятия, подробности о котором он пока не может разглашать. Ему даже этого не хотелось говорить, но нужно было придумать какое-то убедительное объяснение тому, что Рэйн и его сестра дали обязательство оплатить столь обильные закупки припасов. Основной напор сплетников пришлось взять на себя Тилламон, которая прекрасно с ними справлялась. Она максимально эффективно использовала свою вуаль, игнорируя окружающих, сколько ей вздумается. Интерес Хупрусов в таинственной «экспедиции» заставил еще трех молодых торговцев сделать ему предложение о вложении средств. Отказывая им, Лефтрин изображал огромное сожаление, говоря, что Тилламон потребовала, чтобы их договор был эксклюзивным и приватным. Теперь он об этом сожалел, потому что это сделало любопытство окружающих поистине лихорадочным. Два торговца поспешно прибыли из Трехога и попросили о срочной встрече. Он назначил им встречу через три дня, прекрасно зная, что к этому моменту намерен уплыть.