Уверенности в моих словах не было лишь по одной причине – я не ведала, как быстро приводятся в исполнение смертные приговоры в Вестернадане. А за покушение на леди Энсан госпоже Марион Эбигот грозила именно смертная казнь. Я подозревала, что ее величество поспешит спасти свою верную соратницу, ведь простой служанкой женщина, владеющая магией старой школы, определенно не являлась. И также всем в империи было известно, что драконы скоры на расправу… Уверена, Давернетти даже эти слухи обернет в свою пользу, так что императрица поспешит с отъездом, все силы к этому приложит. Ведь только вне территорий драконов у нее будет шанс вымолить у супруга императорское помилование для отравительницы.
Отодвинув тарелку с недоеденным рагу, я придвинула ближе глинтвейн, сделанный для меня профессором Наруа и оказавшийся незаменимым средством в деле восстановления магических сил. Затем достала блокнот, выпрямила спину, воссоздавая ту идеальную осанку, что отличает «воспитанную мисс от дурно воспитанной», и начала писать, попутно делясь своими наблюдениями с моими домочадцами:
– Итак. Начнем с главного – герцог Карио. Он, – я оглядела присутствующих, – тоже о чем-то знал. Не просто знал – он к этому готовился. Девушка, что оставила на пороге нашего дома записку с обещанием утопить весь этот город в крови определенно одна из его незаконнорожденных дочерей: или Эмбер Энсан, или Лаура Энсан. И они находятся в Вестернадане как раз четыре года. Они же, я полагаю, и начали все эти ритуальные убийства.
Бетси, которая продолжала с аппетитом есть, от шока выронила ложку.
– Леди… убийцы? – переспросила потрясенно горничная.
– Они не просто леди, – я записывала их имена, ставила примерные даты прибытия, пыталась сопоставить все это хоть как-то, – они два орудия смерти, два клинка, заточенных ненавистью, и они виверны, то есть частично Rufusdraco, частично оборотни.
Мистер Оннер слушал меня с тем же мрачным вниманием, как и все здесь, но именно он спросил:
– Коршун Карио тренировал своих девок? Не пацанов?
– Нет. – Я отрицательно покачала головой. – Довольно странно осознавать, что убийцами являются две достаточно юные девушки, к тому же леди, но, исходя из рассказа генерала ОрКолина, не все мальчики, имевшие в венах смешение кровей этих двух народов, выживали. Чаще всего они погибали при первом обороте – в свою тринадцатую луну.
И меня никто не понял. Даже профессор Наруа, который, по его словам, долгое время прожил с оборотнями. Именно это и заставило меня направить удивленный взгляд на него, и маг, несколько сконфузившись, был вынужден достать свой талмуд.
Для меня его действия по доставанию из медальона огромной рукописной книги ничего необычного не представляли, а вот Бетси снова перестала есть, хотя было заметно, что горничная за весь день успела и проголодаться, и устать безмерно. Миссис Макстон же отнеслась к магическому появлению внушительной книги с равнодушием бывалой экономки, предусмотрительно отодвинув блюда и бокал с вином от профессора, предоставляя место для его монографии.
– Тринадцатая луна, тринадцатая луна… – повторял он, нервно перелистывая страницы.
Наконец прекратив терять время, произнес поисковое «Quaerere», и книга сама раскрылась на нужной странице.
– «Тринадцатая луна», – зачитал профессор Наруа, – условный период оборота, занимающий от трех до четырех лет после наступления подросткового возраста. В некоторых случаях, при скудном кормлении и наличии тяжелой физической работы, затягивается до полных двадцати семи лет.
Эта информация насторожила меня.
По той причине, что мне мгновенно вспомнился состоявшийся недавно разговор:
– Это что ж, не кормят их? – взволнованно спросила Бетси.
Однако никто не обратил внимания на ее слова, все с подчеркнутым вниманием взирали на меня, я же… я же могла сказать лишь следующее:
– Генерал ОрКолин так охарактеризовал мне виверн мужского пола – худые, очень худые, сострадательные, – что является в основном исключительно человеческой чертой характера, теряют память при обороте, как и большинство оборотней.
– Но, мисс Ваерти, мы говорили о двух вивернах женского пола, – напомнил мне мистер Уоллан.
Да, говорили, и в этом была самая большая проблема – в том, что, боюсь, произошло нечто чудовищное.