На улицах, по которым мы шли, билась в предсмертных судорогах маленькая революция, которая умерла, не успев родиться, но еще об этом не знала. Но эта агония по-прежнему представляла опасность, и поэтому мы были в боевой готовности. Никакой комендантский час не смог бы сдержать эту панику.
Люди в обоих городах бежали; на улице впереди нас громкоговорители сообщали на бешельском и иллитанском о том, что действует карантин. Кто-то бил окна. Некоторые из тех, кого я видел, бежали скорее весело, чем напуганно. Не объединители – подростки, бросающие камни и тем самым совершающие свое самое страшное правонарушение в жизни, создавая крошечные проломы в чужом городе. Улькомская пожарная бригада спешила по улице на своей блеющей машине туда, где светилось ночное небо. В нескольких секундах за ней следовала бешельская машина; они по-прежнему пытались соблюдать различия; одна команда сражалась с огнем в одной части здания, вторая – в другой.
Этим детям стоило побыстрее убраться с улиц, потому что повсюду были люди Пролома – невидимые для большинства и, как обычно, действующие скрытно. На бегу я замечал их: они двигались целеустремленно, словно хищники, словно Ашил и я. Я видел их потому, что в последнее время натренировался их замечать, а они видели меня.
Мы заметили отряд объединителей. Я был потрясен, даже после нескольких дней жизни между городом и городом, увидев, что они действуют сообща. Их одежда, несмотря на их панк-рокерские куртки и нашивки, четко заявляла тем, кто настроен на городской семиозис, о том, что эти люди
Ашил потянулся за оружием. Он подготовил его еще до нашего выхода, но я не успел его разглядеть.
– У нас нет времени… – начал было я, но из теней вокруг бунтовщиков даже не появились, а скорее сфокусировалась небольшая группа. Пролом. – Как у вас получается так двигаться? – спросил я.
Аватары были в меньшинстве, но они бесстрашно двинулись на эту группу, и резко – не эффектными, но весьма брутальными бросками и захватами – обездвижили троих. Остальные перестроились, и тогда люди Пролома достали оружие. Я ничего не услышал, но двое объединителей упали.
– Господи, – сказал я, но мы уже двинулись дальше.
Ловким движением руки Ашил открыл ключом какую-то машину, выбранную по неизвестным мне критериям.
– Садись. – Он оглянулся. – Подобные операции лучше проводить так, чтобы это никто не видел. Они их переместят. Это чрезвычайная ситуация. Оба города теперь в Проломе.
– Господи…
– Только там, где этого нельзя избежать. Только для того, чтобы взять под контроль города и Пролом.
– А беженцы?
– Есть и другие возможности. – Он запустил двигатель.
Машин на улицах было мало. За каждым углом нас подстерегали неприятности. По улицам двигались небольшие группы людей Пролома. Если кто-то из них пытался остановить нас, то Ашил просто смотрел на него, доставал свой знак или выстукивал пальцами какой-то тайный код. Все понимали, что он – аватар, и пропускали нас.
Я умолял его взять с собой больше людей.
– Они не пойдут, – сказал он. – Не поверят. Я должен быть с ними.
– Вы о чем?
– Сейчас все разбираются с этим. У меня нет времени на споры.
Вдруг мне стало предельно ясно, насколько мало людей Пролома, насколько тонка эта линия. Они придерживались принципов демократии, децентрализации и самоуправления, и это означало, что Ашил мог выполнять это задание, поскольку я убедил его в том, что это важно. Однако из-за кризиса мы остались в одиночестве.
Ашил повел машину через многополосное шоссе, через натянутые границы, объезжая небольшие очаги анархии. На углах стояла милиция и полиция. Иногда из ночной темноты появлялись аватары Пролома и отдавали приказы местной полиции – забрать какого-нибудь объединителя или труп, что-то охранять – и снова исчезали. Дважды я видел, как они вели куда-то напуганных североафриканцев – беженцев, которые стали инструментами создания хаоса.
– Этого не может быть, мы… – Ашил прервал себя и коснулся наушника: ему пришло новое сообщение.
Когда все закончится, появятся лагеря, набитые объединителями. Исход дела уже был предрешен, но объединители все еще пытались поднять на борьбу население, крайне негативно к ним настроенное. Наверное, их пьянила возможность перейти через границы и встретить своих зарубежных товарищей на улице, которая внезапно стала единой, создать – хотя бы на несколько секунд – свою собственную страну, ночью, перед начертанным на стене лозунгом и разбитым окном. Наверно, они уже знали, что народ не пошел за ними, но, несмотря на это, не растворились в своих городах. Как они могли вернуться? Честь, отчаяние или храбрость заставляли их действовать.