Город и псы

– Позор, господин полковник, – сказал Альберто, и на секунду ему полегчало.

– Жаль, вы не поразмыслили раньше, – сказал полковник. – Жаль, понадобилось мое вмешательство, чтобы вы поняли, как далеко может зайти юношеский каприз. А теперь поговорим о другом, кадет. Вы ведь, сам того не понимая, запустили адскую машину. И вы же станете ее первой жертвой. У вас живое воображение, правильно? Мы только что смогли в этом убедиться. Плохо только, что история с убийством – не единственная. Здесь у меня другие свидетельства вашей фантазии, вашего вдохновения. Будьте добры, комендант, передайте бумаги.

Альберто увидел, как комендант Альтуна встает из кресла. Он был высокий и крепкий, совсем не такой, как полковник. Кадеты прозвали их «толстый и тонкий». Альтуна отличался молчаливостью и нелюдимостью, почти не появлялся в казармах и классах. Он взял с письменного стола пачку бумаг и вернулся к креслам. Туфли его скрипели, как кадетские ботинки. Полковник взял бумаги и поднес к глазам.

– Знаете, что это такое, кадет?

– Никак нет, господин полковник.

– Знаете-знаете. Посмотрите.

Альберто взял листок и, только прочитав несколько строк, понял.

– Теперь узнаете?

Альберто увидел, что нога подобралась. Из-за спинки кресла выглянуло лицо: Гамбоа смотрел на него. Он густо покраснел.

– Ну, конечно, узнаете, – радостно сказал полковник. – Вот они, документы, неопровержимые доказательства. Ну-ка, прочтите нам кусочек.

Альберто внезапно вспомнилось крещение псов. Три года спустя он вновь ощутил те же безграничные беспомощность и униженность, которые познал, поступив в училище. Только сейчас было еще хуже: тогда крестили, по крайней мере, не его одного.

– Я сказал, читайте, – повторил полковник.

Альберто сделал усилие и начал читать. Слабый голос временами прерывался: «Ноги у нее были толстенные и очень волосатые, а ягодицы такие огромные, что она напоминала, скорее, животное, чем женщину, но все равно оставалась самой популярной шлюхой в четвертом квартале, потому что к ней ходили все извращенцы». Он замолчал. Напряженно ждал, когда полковник велит продолжать. Но полковник тоже молчал. На Альберто вдруг навалилась страшная усталость. Как во время соревнований в закутке у Паулино, унижение физически изматывало его, высасывало силу из мышц, затемняло рассудок.

– Верните бумаги, – сказал полковник. Альберто отдал. Полковник принялся медленно их листать. Время от времени он двигал губами и что-то бормотал. Альберто слышал обрывки заглавий, которые едва помнил – некоторые он написал год назад: «Лула, неисправимая потаскуха», «Озабоченная и осел», «Сукин сын и сукина дочь».

– Знаете, что мне следует сделать в связи с этими бумагами? – спросил полковник. Он прикрыл глаза, словно тяжкий, но непреложный долг обременял его. В голосе слышались отвращение и некоторая горечь, – Даже не созвать Совет офицеров, кадет. Просто вышвырнуть вас на улицу как извращенца. И вызвать вашего отца, чтобы сдал вас в клинику, – может, психиатры (психиатры, понимаете?) помогут. Вот это действительно скандал, кадет. Только человек с болезненным, уродливым образом мыслей может заниматься подобной писаниной. Только отребье. Эти бумаги пятнают честь училища, нашу честь. У вас есть что сказать? Говорите же.

– Нет, господин полковник.

– Естественно, – сказал полковник, – что вы можете сказать перед лицом этих бумаг, говорящих сами за себя? Ни слова. Ответьте мне прямо, как мужчина мужчине. Вы заслуживаете, чтобы вас исключили и поведали вашей семье, что вы больной и совратитель умов? Да или нет?

– Да, господин полковник.

– Эти бумаги могут вас погубить, кадет. Думаете, хоть одна школа вас примет после исключения отсюда по причине порочности, духовной дефективности? Погубить окончательно. Да или нет?

– Да, господин полковник.

– Как бы вы поступили на моем месте, кадет?

– Не знаю, господин полковник.

– А я знаю, кадет. Я должен исполнить свой долг, – он сделал паузу. Выражение лица перестало быть воинственным, смягчилось. Все тело сжалось и вдвинулось в глубину кресла; живот при этом утратил часть объема и стал казаться более человеческим. Полковник почесывал подбородок и, казалось, был погружен в противоречивые мысли; взгляд его блуждал по комнате. Комендант и лейтенант сидели неподвижно. Пока полковник раздумывал, Альберто сосредотачивался на ступне, стоявшей пяткой на вощеном полу, и страстно желал, чтобы носок тоже опустился и начал мерно стучать.

– Кадет Фернандес Темпле, – мрачно сказал полковник. Альберто поднял голову, – Вы раскаиваетесь?

– Так точно, господин полковник, – не колеблясь, сказал Альберто.

– Я человек чувствительный, – сказал полковник, – и за эти бумаги мне стыдно. Это неслыханное кощунство по отношению к училищу. Посмотрите на меня, кадет. Вы получаете не абы какое, а военное образование. Ведите себя как мужчина. Понимаете, что я хочу сказать?

– Так точно, господин полковник.

– Вы сделаете все возможное, чтобы исправиться? Постараетесь стать образцовым кадетом?

– Так точно, господин полковник.