Город и псы

Альберто было все так же не по себе. Что скрывается за этим дружелюбным тоном, благостным взглядом? Полковник поздравил его с успешно сданными экзаменами. «Вот видите? Даже небольшие усилия ведут к отличным результатам. У вас превосходные оценки». Альберто не отвечал, выслушивал похвалы, настороженно застыв. «В армии, – разглагольствовал полковник, – справедливость рано или поздно торжествует. Это свойство присуще армейской системе, как вы могли убедиться на собственном опыте. Посудите сами, кадет Фернандес: вы едва не покатились по наклонной, едва не запятнали уважаемую фамилию, почтенную семейную традицию. Но армия дала вам последний шанс. Я не жалею, что положился на вас. Пожмем друг другу руки, кадет». Альберто дотронулся до куска мягкой, рыхлой плоти. «Вы исправились, – продолжал полковник, – вот именно, исправились. Поэтому я вас и вызвал. Скажите, какие у вас планы на будущее?» Альберто сказал, что собирается стать инженером. «Отлично, – сказал полковник, – превосходно. Родина нуждается в технических специалистах. Вы делаете правильный выбор: это очень востребованная профессия. Желаю вам всяческих успехов». Альберто застенчиво улыбнулся и сказал: «Не знаю, как и благодарить вас, господин полковник. Большое спасибо, правда». – «Можете идти, – сказал полковник. – Ах, да: не забудьте записаться в Ассоциацию выпускников. Кадеты должны поддерживать связь с училищем. Мы все – одна большая семья». Полковник встал, проводил Альберто до двери и как будто что-то вспомнил. «Точно, – сказал он, поводя рукой. – Забыл одну мелочь». Альберто взял под козырек.

– Помните свою писанину? Ну, вы поняли, о чем я – то неприятное дело.

Альберто потупился и пробормотал:

– Да, господин полковник.

– Я сдержал слово, – сказал полковник, – я ведь человек чести. Ничто не омрачит ваше будущее. Я уничтожил эти документы.

Альберто рассыпался в благодарностях и, пятясь, удалился. Полковник улыбался ему вслед с порога кабинета.

– Призрак! – твердил Плуто. – Живой и невредимый!

– Да хватит тебе уже, – сказал Бебе. – Мы все рады возвращению Альберто. Дай и другим слово вставить.

– Давайте договоримся насчет пляжа, – сказала Молли.

– Да, точно, – сказал Эмилио, – пора бы.

– На пляже с призраком! – сказал Плуто. – Вот это я понимаю!

Возвращался Альберто погруженный в себя, смятенный. Умирающая зима на прощание окутала Мирафлорес нежданным туманом. Он лег на средней высоте – между землей и кронами деревьев на проспекте Ларко; свет фонарей в нем слабел, а сам туман постепенно расползался, обволакивал и растворял все кругом – предметы, людей, воспоминания: лица Араны и Ягуара, казармы, увольнения становились неважны, а забытая компания девочек и мальчиков, наоборот, приходила на ум, Альберто говорил с ними, образами из сна, на маленьком прямоугольном газоне, на углу улицы Диего Ферре, и казалось, будто ничего не изменилось, язык и жесты были ему знакомы, жизнь представала такой гармоничной, вполне сносной, время текло без потрясений, нежное и заманчивое, как темные глаза незнакомки, которая так мило с ним шутила, маленькой и мягкой, с ясным голосом и черными волосами. Никто не удивлялся, как он вырос за время отсутствия, потому что все они выросли, мальчики и девочки увереннее обустроились в мире, но атмосфера сохранилась, Альберто угадывал прежние треволнения: спорт, вечеринки, кино, любовь, тонкий юмор, продуманная ирония. Альберто грезил наяву. Всего пара минут – и покинутый им мир распахнулся ему навстречу и без вопросов принял обратно в свое лоно, словно все три года кто-то неусыпно охранял причитавшееся ему место. Он вернул себе будущее.

– И ты не стеснялся? – спросила Марсела.

– Чего?

– Появляться с ней на улице.

Кровь прихлынула к лицу. Как объяснить, что он не просто не стеснялся, а, наоборот, страшно гордился, когда шел рядом с Тересой? Как объяснить, что стеснялся он в то время только одного: что он сам – не такой, как Тереса, не из Линсе и не из квартала Под-мостом, что в Леонсио Прадо обитателей Мирафлореса, скорее, презирают?

– Нет, – сказал он, – не стеснялся.

– Значит, был в нее влюблен, – заключила Марсела. – Ненавижу тебя.

Он сжал ее ладонь. Ее бедро коснулось его бедра, и Альберто обожгло желанием. Он остановился.

– Нет, – сказала она, – только не здесь, Альберто.

Но не отстранилась, и он долго целовал ее в губы. Когда они отпрянули друг от друга, Марсела вся разрумянилась, глаза ее горели.

– А как же твои родители? – спросила она.

– Что мои родители?

– Как они к ней относились?

– Никак. Они про нее не знали.

Они шли по бульвару Рикардо Пальмы, по центральной аллее, в прерывистой тени высоких деревьев. Им встречались прохожие, под навесом стояла цветочница. Альберто теперь не обнимал Марселу за плечо, а держал за руку. Вдали сплошная вереница машин вливалась на проспект Ларко. «На пляж едут», – подумал Альберто.

– А про меня знают? – спросила Марсела.

– Да, – сказал Альберто, – и они от тебя в восторге. Папа говорит, ты настоящая красавица.

– А мама?

– Тоже.

– Правда?