Город и псы. Зеленый Дом

У него дрожал голос, и Молодой кивнул – да, на этот раз с него слетела вся спесь. Арфист поставил стакан на стол и с беспокойством понюхал воздух – они вправду ссорятся, ребята? Не надо так, пусть продолжают дружески беседовать о Чапиро Семинарио. Но девицы убежали из-за стола – Рита, Сандра, Марибель квохча, Амапола и Гортензия пища, как птички, – и, столпившись у лестницы, шептались, глядя на мужчин округлившимися от страха глазами. Болас и Молодой взяли арфиста под руки и чуть не на весу оттащили его в угол, где располагался оркестр.

– Почему вы не уговорили его, – пролепетала Дикарка. – Когда с ним говорят по-хорошему, он понимает. Почему вы хотя бы не попробовали.

Чунга попробовала: пусть он уберет свой револьвер, кого он хочет запугать.

– Ты слышала, Чунга, как он давеча обругал меня по матери, – сказал Литума. – И лейтенанта Сиприано тоже, хотя он его даже не знает. Посмотрим, как ведут себя такие матерщинники, когда от человека требуется хладнокровие и выдержка.

– Что с тобой, фараон, – заорал Семинарио, – к чему весь этот спектакль?

И Хосефино перебил его: сеньор Семинарио напрасно притворяется, к чему прикидываться пьяным? Пусть лучше признается, что попросту боится, не в обиду ему будь сказано.

– И его приятель тоже попытался помешать им, – сказал Болас. – Мол, пойдем отсюда, брат, не впутывайся в скверную историю. Но Семинарио уже взбодрился и отпихнул его.

– И меня тоже, – сказала Чунга. – За то, что я крикнула: перестаньте, что за безобразие, перестаньте, мать вашу так.

– У, мужик в юбке, – сказал Семинарио. – Убирайся к чертям, не то я тебя продырявлю.

Литума кончиками пальцев держал перед собой револьвер, глядя в пузатый барабан с пятью отверстиями, и говорил негромко, наставительным тоном: сначала смотрят, пустой ли он, не осталось ли в нем пули.

– Он обращался вроде бы не к нам, а к револьверу, – сказал Молодой. – Такое было впечатление, Дикарка.

И тут Чунга вскочила, бросилась через зал и выбежала, изо всей силы хлопнув дверью.

– Когда они нужны, их никогда не видно, – сказала она. – Мне пришлось дойти до памятника Грау, чтоб найти двух полицейских.

Сержант взял одну пулю и, держа ее двумя пальцами, поднял повыше, чтобы на нее падал свет голубой лампочки: потом берут патрон и вставляют его в револьвер. И Обезьяна – ты потерял контроль над собой, братец, хватит, пойдем домой, в Мангачерию, и Хосе тоже, со слезами в голосе – не играй с этим револьвером, братец, послушай Обезьяну, уйдем.

– Я не могу вам простить, что вы не объяснили мне, что происходит, – сказал арфист. – Из-за криков братьев Леон и девушек я сидел как на иголках, но такого я и представить себе не мог, я думал, они просто дерутся. – Никто не догадывался, что произойдет, маэстро, – сказал Болас. – Семинарио тоже вытащил револьвер и водил им перед носом Литумы, мы так и ждали – вот-вот грянет выстрел.

Литума оставался все таким же спокойным, а Обезьяна – не давайте им, остановите их, случится несчастье, скажите ему вы, дон Ансельмо, вас он послушает. Рита и Марибель плакали, как плакала теперь Дикарка, а Сандра – пусть он подумает о своей жене, и Хосе – о ребенке, которого она ждет, не будь упрямым, братец, пойдем в Мангачерию. Раздался сухой щелк – сержант сомкнул ствол с рукояткой. И ровным голосом, невозмутимо – потом замыкают револьвер, и все в порядке, сеньор Семинарио, чего он ждет, пусть приготовится.

– Как влюбленные, которым что говори, что не говори, потому что они витают в облаках, – вздохнул Молодой. – Литуму заворожил револьвер.

– А он заворожил нас, – сказал Болас, – и Семинарио слушался его, как мальчик. Как только Литума приказал, он разомкнул свой револьвер и вытащил все пули, кроме одной. У бедняги дрожали пальцы.

– Верно, сердце ему говорило, что он умрет.

– Все в порядке, а теперь, не глядя, положите руку на барабан и крутните его несколько раз, чтоб не знать, где пуля. Крутите на всю железку, как рулетку, – сказал сержант. – Потому это и называется русская рулетка, арфист, понимаете?

– Хватит разглагольствовать, – сказал Семинарио. – Начнем, поганый чоло.

– Вы в четвертый раз меня оскорбляете, сеньор Семинарио, – сказал Литума.

– Мурашки по коже бегали, когда они крутили барабан, – сказал Болас. – Как будто два мальчишки волчок запускали.

– Видишь, девушка, что за люди пьюранцы, – сказал арфист. – Надо же – поставить на карту жизнь из-за одной только гордости.

– Какое там из-за гордости, – сказала Чунга. – С перепоя и чтобы мне насолить.

Литума отпустил барабан. Теперь полагается бросить жребий, кому первому, но неважно, он его вызвал – Литума поднял револьвер, – ему и начинать – приложил дуло к виску, – зажмурить глаза – и зажмурил глаза – и выстрелить – и нажал собачку: щелк, и залязгали зубы. Он побледнел, и все побледнели, раскрыл рот, и все раскрыли рот.

– Замолчи, Болас, – сказал Молодой. – Не видишь, что она плачет?