Город и рыцарство феодальной Кастилии: Сепульведа и Куэльяр в XIII — середине XIV века

В ряде положений фуэро апортельядо, прежде всего те же алькальды и судья, выглядят более тесно связанными с королем как его министериалы, чем с собственной общиной. Это касается, в частности, круга дел, при разборе которых алькальды выступали в качестве первой королевской судебной инстанции, решая вопрос об апелляциях в вышестоящие суды короны (alçada por'al rey). Показательно, что и жалобы на злоупотребления со стороны алькальдов (как и судей) в ходе судебных разбирательств должны были поступать королю, а назначившая их община не играла в этом случае никакой роли[488]. Кроме того, алькальды чаще других должностных лиц упоминаются в связи с взиманием залогов по делам, напрямую относившимся к сеньориальной юрисдикции, т. е. к режиму «coto». Не случайно в одном из титулов пространного фуэро Сепульведы для алькальдов устанавливаются те же формы ответственности, что и для классического типа министериала — майордома[489].

Не менее значимыми были признаки того же, министериального, статуса в должности судьи. Выше мы уже обращали внимание на тесную связь последнего с сеньориальным палацием. Добавим к этому, что весьма показателен факт отчислений от сумм судебных штрафов в пользу названного апортельядо: эти отчисления, как правило, делались от доли короля или сеньора. Таким же образом, от причитавшихся им платежей выделялись средства и на оплату (soldada) судьи[490]. Наконец, в том же качестве министериала судья должен был рассматривать правомерность претензий лиц, получивших от короля-сеньора часть принадлежавших ему прав в рамках вассальных отношений[491].

Но особенно показательными выглядят некоторые элементы статуса городского писца, ставящие под сомнение самые основы взглядов на апортельядо как муниципальных магистратов. Напомним, что в Сепульведе нотарии должны были избираться общиной и приносить ей клятву на верность. Между тем некоторые документы из сепульведского архива противоречат описанному порядку. Так, в акте, изданном от имени консехо и датированном 1305 г., в качестве составителя документа фигурирует отнюдь не писец консехо, а нотарий, получивший права от некоего частного лица — Педро Гонсалеса, которому их пожаловал король[492].

Ситуацию проясняет другой документ, относящийся к более позднему времени. В июне 1335 г. Альфонсо XI (1312–1350), отвечая на жалобу консехо, сообщал сепульведцам, что он своей властью передал все эскрибании в королевстве в аренду, поскольку нуждался в деньгах для строительства флота (мы знаем, что в это время шла подготовка к походу на Альхесирас). Сепульведская эскрибания была передана на правах откупа некоему Хуану Фернандесу из Овьедо, который и назначал в Сепульведе писцов, а также получал доходы, причитавшиеся за оказываемые нотариями услуги. В итоге король удовлетворил просьбу консехо и вернул ему эскрибанию, признав неправомерность своих действий[493]. Однако община не была гарантирована от повторения подобного в будущем: ведь, как мы видели, изъятие эскрибании у консехо происходило не впервые.

Положение писцов-апортельядо в Сепульведе было весьма близким к положению их куэльярских коллег, где изначально законодательно был установлен порядок назначения этих должностных лиц королем, хотя городские нотарии в XIII в. именовались «писцами консехо»[494]. Почти все нотарии, фигурирующие в куэльярских документах XIII — середины XIV в. (так же, впрочем, как и в более поздних), получали полномочия не от консехо, а от частных лиц, которые, в свою очередь, приобрели их от короля на правах аренды.

Как свою прерогативу короли рассматривали и другую должность — альмотасена. Если они и соглашались на временную передачу консехо контроля над ней, то это бывало вызвано исключительными обстоятельствами. И здесь опять же наиболее красноречивым представляется пример Сепульведы. Около 1252 г. город посетил Альфонсо X. По-видимому, собравшееся консехо выразило явное недовольство лицами, получившими в аренду эталоны мер и весов. Монарх был вынужден уступить его просьбе и согласиться на назначение в качестве альмутасена человека от консехо (un omne bono). Он должен был назначаться на годичный срок в собрании общины, хранить эталоны, контролировать следование им при торговле, взимать штрафы за пользование фальшивыми мерами и весами, а также взимать некоторые королевские платежи и получать за это соответствующую плату. Однако при всем этом его статус определялся чертами экстраординарности: «добрый человек» лишь исполнял обязанности, действуя «рог almotacén» — за альмутасена. Насколько долго сохранялась норма, установленная королевской грамотой, нам неизвестно[495].