Город каменных демонов

Молодой, интеллигентного вида человек, казавшийся голубем, случайно залетевшим в стаю галок, сидел несколько поодаль от костра и кутался в шинель, спасаясь от ночной сырости. У него были слабые легкие, что он удачно скрыл на комиссии. Телефонист пытался читать при свете яркой луны какую-то книжку.

— Как не было? — опешил Седых.

— Да ведь он все время повторял: «Поднимите мне веки!»

— Ну, это… — смешался казак, несколько робевший перед ученым парнем, невесть как затесавшимся в отчаянную казачью ватагу, как ни крути, ученьем не слишком обремененную. — Может…

— Смотрите! — отчаянно завопил Васютка, указывая дрожащим пальцем через костер, куда-то за спины сидевших и вверх.

Казаки тут же похватали оружие и принялись озираться, а глядя на переполох, завозились и у остальных костров. Но ничего не происходило, и все, переругиваясь и позвякивая металлом, принялись рассаживаться на нагретые места.

— Чего тебе там приблазнилось? — напустился на оробевшего парня Саблин. — Вон сколько людей переполошил, орясина!

— Да он голову наклонил и нахмурился… — слабо оправдывался казак.

— Кто нахмурился?

— Памятник… Слова Васютки были встречены дружным хохотом.

— Ну ты учудил! — вытирая слезы, обильно выступившие на глазах от смеха, заявил Зыков. — Памятник у него наклонился. Ты ж, паря, спишь на ходу! Иди прикорни лучше.

— Пусть лучше топает Гайдукова сменить, — кипел Саблин, в суматохе уронивший в костер только что любовно свернутую «козью ножку». — Чтобы дурь всякая в башку не лезла.

— Ничего удивительного, — вступился за опростоволосившегося казачка вольноопределяющийся Сивцов. — В отсветах костра почудится и не такое. Опять же, столько времени в седле, усталость…

— Правду гуторит человек, — заступились за товарища казаки. — Самому, небось, в его годы, да по первому делу, не такое чудилось. Пусть дрыхнет идет. Не журись, малец!..

* * *

Алексей распахнул глаза и, лежа в темноте, попытался понять, был ли донесшийся с улицы винтовочный выстрел порождением сна или реальностью. Усиливающийся под окном шум доказывал второе, но больше никто не стрелял.

«Что там случилось? — сел на диване подъесаул, торопливо застегивая воротник и хватая со стула портупею. — Случайно кто-то нажал на курок или что-нибудь серьезное…»

На площади никто не спал. И, судя по тому, что многие были без шинелей, их тоже разбудил выстрел.

— Что произошло?

Вахмистр Саблин и урядник Зыков держали за плечи трясущегося молодого казака, а вольноопределяющийся Сивцов сжимал в руках карабин, видимо, у того отобранный.

«Василий Кропотов, предвоенный призыв…» — автоматически отметил Груднев.

— Да вот, вашбродь, почудилось парнишке спросонья невесть что… Взял да пальнул в болвана этого каменного. Хорошо хоть, самого рикошетом не зашибло…

— Отпустите его, — распорядился офицер. — Что тебе привиделось, Кропотов?

— Памятник… ожил… — едва смог выдавить казачок.

— Не слушайте вы его — городит невесть что! — снова встрял Саблин, боясь, кабы командир не посчитал чокнутым его подопечного, земляка к тому же. — Спросонья почудилось…

Офицер поднял глаза на статую, освещенную ярко пылающим костром, и без труда разглядел пулевую выбоину на каменной скуле.

— Метко стреляешь, — похвалил он Кропотова. — Молодец. Едва не в глаз угодил супостату.

Окружающие казаки, поняв, что грозы не будет, ответили дружным смехом.

— А он вообще молодцом, — расцвел Саблин. — Дельный казак будет!

— Не сомневаюсь, — серьезно кивнул командир.

— А кому это памятник, вашбродь? — спросил кто-то из толпы. — Робята бают, вроде кайзер ихний?

— Нет, — покачал головой Алексей. — Это канцлер Отто Бисмарк, объединитель Германской Империи…

— Значит, один хрен…

* * *

Выспаться подъесаулу все равно не удалось.

На рассвете на взмыленном коне прискакал казак с приказом срочно покинуть город, так как в его сторону выдвигается немецкая пехотная дивизия из 17-го корпуса генерала Франсуа.

Сотня Груднева приказ выполнила, взорвав напоследок станционную водокачку, чтобы вражеские паровозы нельзя было заправлять водой, и запалив полупустой железнодорожный пакгауз.

Уходили с тяжелым сердцем, поскольку на поверке не досчитались одного из казаков — того самого юного Василия Кропотова, учинившего ночью переполох. По словам товарищей, он под утро отошел куда-то, вроде как по малой нужде, а потом в суматохе сборов его не хватились. Поиски в близлежащих дворах ничего не дали — парнишка словно растворился в воздухе, а на серьезное прочесывание паутины узких извилистых улочек не было времени. Скрепя сердце Алексей повел сотню прочь.

Казак Кропотов, так и не успевший понюхать пороху, стал первой его потерей в начинающейся войне. А сколько еще было впереди…

Несколько часов спустя в Тейфелькирхен размеренным прусским шагом вступила колонна солдат в запыленных серо-зеленых мундирах и тяжелых рогатых касках, а улицы города, еще недавно пустынные, непостижимым образом ожили. Обыватели выбегали на улицы, радуясь войскам кайзера, словно пребывали под игом «ненавистных русских варваров» по меньшей мере год.