Город. Хроника осады

– И отвечая на вопрос, Максим Петрович, каждое подобное решение нож в сердце. Понадобится, предстану перед Всевышним и этими ребятами. Они и будут мне судьями. Но до тех пор мы продолжим сражаться, – делает шаг вперед, едва не нос к носу, – любыми методами.

Ответа не следует. Встав на вытяжку и отсалютовав, Максим удаляется восвояси.

"Никто и не обещал, что будет легко", – Швецов смотрит в спину уходящему начальнику штаба.

Хотя пускай лучше злится и ненавидит Ольховского дьявола. Лишь бы не сломался и не ушел в себя.

– Вы тоже не одобряете, Константин Константинович? – Алексей, встав на каблуки, резко оборачивается.

Розумовский сидит широко расставив ноги на конском трупе. Поглядывая вокруг, ротмистр ковыряется в трофейной банке тушенки, готским же штык-ножом. Наиболее крупные куски идут в рот, замазывая жиром усы и бороду. Вытеревшись выцветшим платком, протягивает снедь командиру.

– Напугали вы нас, Константин, – Алексей не с первого раза подцепляетлоскуток мяса. Говядина, век не ел. Хотя сколько с начала войны прошло? Вроде бы немного и целая вечность. – Как увидел коня упавшего, грешным делом простился.

– Ерунда, у кошки девять жизней, – улыбнувшись, Розумовский отмахивается. Повозившись с пряжками на поясе, достает флягу. – Осторожнее, ваше благородие, чай. Горячий еще.

Не смотря на предосторожность, губы о раскаленные метал обжигает. Но влага растекается по телу, очищая разум. Отдохнуть бы. Ноги вспоминают усталость изнурительного дня и Алексей садится рядом, делая еще пару осторожных глотков.

– А по поводу этого, – Розумовский, обыденно вычищающий ногти, кивает на сгоревший танк готов, – я уже не знаю, что правильно, что нет. Но без магии сюда бы не добрались. Да и тут, – он вздыхает, глядя на заваленный лошадьми и людьми парк, – сами видели, как обернулось. Ни пулей, ни шашкой готу мы не помеха.

Мужчины надолго умолкают, сказывается накатившая усталость. Невольно Алексей закрывает глаза, входя в полудрему. Только доносящиеся из города одиночные выстрелы напоминают о войне. Но и они давно превращаются в фон и убаюкивают. В себя приводит басовитый раскат артиллерии.

– Ну вот, проснулись, – ротмистр успевает достать трубку и теперь раздраженно прячет табак обратно. – Здорово мы шуму наделали, раз только теперь порядок навели.

Секунды ожидания складываются в минуту, а звуков падения так и нет.

– Магия, – догадывается Розумовский.

– Ненадолго, – Швецову приходится заставить себя встать. – Нужно убираться и быстро. Командуйте отступление, отходим на старые позиции.

Алексей собирается к автомобилю, как замечает скачущего во весь опор всадника. Тот притормаживает, о чем-то беседуя с солдатами и те указывают на подполковника. Замечательно, ни минуты покоя.

– Ну что там? – устало говорит прихрамывающий Швецов.

– Ваше превосходительство! – верховой с погонами поручика козыряет. – Срочно нужно ваше присутствие в замке, – он смущается, не зная, как продолжить. – Говорят из столицы прибыли.

Железнодорожный вокзал. Ольхово

Часом ранее

Филипп Линкольн, развалившись в салоне автомобиля, всячески пытается демонстрировать уверенность. Не иначе для самовнушения, ибо выходит плохо. Посол в нетерпении выбивает дробь тростью о днище, руки норовят одернуть полы костюма или поправить бабочку. Гот шевелит усами и порывается спросить что-то у водителя, каждый раз в неловкости умолкая.

Взрыкнув и кашлянув дымом, машина преодолевает рытвину воронки. Линкольн вовремя удерживает козырек котелка, одновременно цепляясь за борта.

– Боже, – не сдерживает эмоций посол, добившись взгляда от водителя в полуоборота.

Старенькая, по республиканским меркам антикварная машина более не кажется роскошной. Пересекать линию фронта на авто, мало чем отличающимся от громоздкого конного экипажа, не лучшая идея. Высокий салон, оббитый бархатом уместен на великосветских приемах Екатеринграда, но тем нелепее смотрится посреди руин.

Гот выглядывает из окна и надолго погружается в странное состояние. Чувства разом покидают душу, даже члены немеют. Перед глазами проплывают обезображенные войной здания. Изрешеченные пулями стены, почерневшие от пожаров и срытые до фундамента артиллерией.

Битва не оставляет на земле не единого живого места. С завидным упорством малейший кусок превращен в нечто изгаженное и противное самой сути человечества. Минуя воронки, аккуратно, черепашьей скоростью объезжают грязно-бурые массы. Сердце екает при виде белеющих с гниющих остатков плоти зубов. Но проваленные, пустые глазницы притягивают и не дают отвести взор. Тел много, привлекая апокалиптически галдящих птиц. Меж скрученных, все еще сжимающих сожженное оружие пальцев копошатся крысы. Обувь, саперные лопатки и изодранные вещевые мешки усеивают поле перед городом. Стоят в грязи несколько танков, свидетельствуя о упорных боях.

– Это, – без сил Филипп падает в кресло и умолкает. Пальцы касаются горла, словно силясь сбросить когтистую лапу, – это просто ужасно.