Город. Хроника осады

"Обычно к такому времени тише, – отмечает Алексей, – что-то намечается".

Подполковник, выдержав паузу, удасуживает вниманием гостей. Те как раз сидят в креслах, понурив глаза и все еще пребывая в шоке. Да уж, упороли горячку вокзальные. Но неспроста, гот известен коварством и ложью. Никакой белый флаг или красный крест более не дает гарантий. Война, мсье, как философски заметили бы господа гаэльцы.

"И все же, – размышляет штаб-офицер, рассматривая то и дело промокающего пот посла, – насколько замешан в инциденте сам Малахов?"

О вмешательстве неких "людей губернатора", докладывают незамедлительно. Но где граф, не в силах ответить и перепуганная Ольга. Хозяина замка в имении нет и никто из офицеров или охраны не может внятно сказать, когда в последний раз его видел.

Так или иначе гости из столицы тут. Посла Швецов видел и не раз, служа при Генеральном Штабе в Екатеринграде. Филипп Линкольн в столице личность явственно известная, хотя близких знакомств двое и не водили. Удивительно не сколько посещение готом осажденных, сам факт нахождения в стране. Подполковник не задумывался, но легко предположить арест дипломатических миссий. Их давно должны обменять где-то южнее, в Оттоманской Порте или княжестве Валахия.

"Скрылся в дипломатической миссии лягушатников? Бред какой-то…"

Второго Алексей знает куда как больше, что вызывает вопрос за вопросом. Петр Дорошенко, старый приятель Швецова, без сил разваливается в кресле объемным телом. То и дело касается тщательно перебинтованной, но уже с проступающими каплями крови, голове. Облачен адъютант, как ни странно, не в мундир, а в светский костюм. Или вернее рваные остатки, пусть и наспех вычищенные от самых крупных пятен грязи.

– Погоди, – впервые за долгие минуты Швецов прерывает молчание и шагает вперед, – сейчас помогу.

– Лучше не надо, не хочу становится алхимической крысой, – как-то сразу пришедший в себя Дорошенко пытается отодвинуться от надвигающейся напасти. – Давай без этих твоих магических штучек. Был у меня горький опыт.

– Не будь ребенком, – без эмоций говорит Алексей, нависая над съежившейся, как перед орлом, жертвой. – Стой смирно.

Полуприкрытые глаза дергаются, Швецов заносит руку и медленно опускает.

– Слушай, я серьезно, – тут Петр пугается не понарошку и даже хочет встать. Объемное тело магнитом припечатывает к креслу, порывается что-то сказать, но из уст вырывается сдавленное хрипение.

Готский посол, до того сидевший неподвижно, вскакивает. Рука штаб-офицера будто погружается в жерло вулкана, налившись изнутри красным свечением. Дорошенко вскрикивает, но в ту же секунду умолкает.

– Что? – бессвязно шевелит губами. На висках проступает влага, грудь вздымается, но от удивления, а не боли.

Подполковник же, с прежней невозмутимостью, принимается развязывать бинты. Пораженный до глубины души, Линкольн дрожащими руками водружает монокль.

– Поразительно! – не сдерживает эмоций и принимается ощупывать место недавней травмы. Под слоем волокон бинта и засохшей крови чистая и розовая кожа. – Я много раз был в Академии, но вся столичная магия балаганный фокус пред увиденным. Это чудо!

– Чудеса совершает Господь, – явно процитированной фразой говорит Швецов, – а волшебство сложная и точная наука.

Алексей не добавляет, к тому же далеко не всесильная. Приходится украдкой опереться кулаком о стол, сохраняя равновесие. А ведь царапина сущий пустяк, не идущая в сравнение с каждодневным потоком лазарета. Пулевые и осколочные раны, оторванные конечности, массовые контузии. Сутками находящиеся без эвакуации, оторванные от своих и окруженные, люди гниют. Доходит до гангрен. Как бы хотелось, что бы магия и правда была чудом, но увы.

Стук отрывает от размышлений и в проеме, придерживая корпусом дверь, появляется вахмистр.

– Проголодались наверное с дороги, – Швецов жестом указывает место для подноса. – Что Бог послал, не побрезгуйте.

Послал, мягко говоря, далеко от деликатесов, да и к еде не близко. Сухари из черного хлеба и чай. Напиток то и чаем зовется с натяжкой, жиденько заваренный на сучках, а не листьях. Солдаты и вовсе шиповником обходятся (если где не ободранный куст находят).

Взяв чашку (в отличие от снеди, изысканную, из личных графских запасов) Линкольн дует, намереваясь отпить. Да так и застывает с открытыми устами, пришпиленный Швецовским взглядом.

– Зачем вы напали на мою страну?

За все время с начала боевых действий, Филипп общался со многими видными людьми. Но даже аудиенции у царя не идут в сравнение с замковым кабинетом и человеком в погонах подполковника. Обычный командир батальона, но именно сейчас послу искренне неудобно отвечать на простой и одновременно сложный вопрос.

– Я, – гот выдерживает паузу, ставя чашку на место. Фарфор дребезжит в нетвердой руке, – не могу говорить с уверенностью. Ходит много слухов и доводов. Но скорее всего дело в торговых договорах. Ведь Симерия мост между Западом и Восточной Империей Цинь.