Он идет к двери и кладет ладонь на ручку. Перед тем как он открывает дверь, Мулагеш говорит:
— Это плохой план, Бисвал. Они знают местность, и у них было время подготовиться. Потери будут огромными.
Он оборачивается к ней. В глазах его — ледяное презрение.
— Ты сомневаешься в моих солдатах?
— Генерал Бисвал, я сомневаюсь, что это станет вторым Желтым походом, — говорит она. — Времена другие.
Он смотрит на нее еще несколько мгновений. Потом говорит.
— Турин, ты трус. Ты ушла из армии, потому что была не готова брать на себя ответственность, не готова стать командиром. Вместо этого наша мягкотелая премьер-министр превратила тебя в малодушную шпионку. Возможно, ты со времени Мирградской битвы позабыла, что вот так, — и он указывает на тело Надар, — выглядит настоящий бой. Или, что тоже возможно, ты была слишком занята выслушиванием похвал своей храбрости и так и не собралась вернуться на передовую.
— Генерал Бисвал, — с ехидцей замечает Мулагеш, — а ведь в вас сейчас говорит зависть…
Он одаривает ее холодным взглядом:
— Делай в городе то, что тебе положено, Турин. Но если я снова увижу тебя в крепости — посажу под замок.
Он выходит и с грохотом захлопывает за собой дверь, оставляя Мулагеш один на один с покойниками.
Мулагеш, хромая, идет по дороге в Вуртьястан. Она попросила у врачей костыль, но однорукому человеку трудно управляться с костылем, даже с протезом от Сигню. В особенности трудно, если твоя рабочая рука покрыта синяками. Мулагеш очень, очень нужно показаться врачу. Но, подходя к блокпосту, она видит знакомое лицо — Сигню стоит на дороге, курит и явно поджидает ее.
— Ах, генерал, — говорит Сигню. — Мне сказали, что вы совсем недавно здесь проходили. Я хочу вам кое-что показать.
— Кровать, например? — жалобно спрашивает Мулагеш. — Обезболивающие?
— Боюсь, что нет, — говорит Сигню. — Нет, я хочу вам показать то, что вы уже несколько раз видели. У нас опять утечка.
Тридцать минут спустя Мулагеш подходит к цеху со статуями. Там все по-прежнему: стены высокие, над ними натянута парусина, в стене огромная дверь. Вот только два обстоятельства привлекают внимание Турин. Первое — дверь приоткрыта. Охранники бы не допустили такого ни под каким видом. Второе — в грязи перед дверью лежит труп.
— Это охранник при двери, я правильно понимаю? — спрашивает Мулагеш.
— Да, — отвечает Сигню. — Его звали Эрикссон. Ему прострелили горло из арбалета.
— Значит, пока мы занимались святым Жургутом, кто-то направился прямиком сюда, убил охранника, забрал ключи и открыл дверь?
— Похоже на то. За нами пристально следят, вот что я думаю. — Она смотрит наверх и по сторонам. — Но гляди: до собственно города тут далековато. Так что тому, кто за нами следит, нужен хороший обзор и мощный телескоп. Иначе с тех холмов нас не рассмотреть.
Мулагеш медленно, опираясь на костыль, подходит к двери.
— Ничего не украли? Впрочем, чтобы вывезти отсюда какую-нибудь страховидлу, нужен грузовик…
— Мы осмотрели все, но, по нашему мнению, вроде бы нет ничего такого. Ни раскрытых тайников, ни пропавших безделушек… Опять же — по нашему мнению.
— Итак… кто-то знает, что вы скрываете здесь статуи, — говорит Мулагеш. — Это само по себе уже плохо. Если Бисвалу шепнут на ушко, он обрушится на вас как лавина. Он уже ступил на тропу войны. Он… а-а-а-ах-х ты ж…
— Прошу прощения, что он собирается сделать?
Мулагеш держится за бок, практически перегнувшись пополам от боли.
— П-проклятие. Похоже, я все-таки сломала ребро этой ночью…
— Ох. Значит, зря я сюда тебя потащила, надо было сначала тебе врачу показаться…
— Умненькая ты наша, — рычит Мулагеш. — Что ж ты тогда глупость за глупостью делаешь…
— Ну ладно, ладно тебе. Почему бы тебе не показаться Раде? Я к ней уже отца отправила, на нем тоже живого места нет. Она тебя подлатает лучше, чем наши врачи.
Мулагеш вздыхает:
— Туда долго идти, причем в гору. Но мне нужно, чтобы мы все собрались. Надо рассказать, что собирается делать Бисвал.
— Нас туда отвезут. — Потом Сигню замолкает и мнется. — Наверное, мне следует сказать… ну… — Она морщится, как будто вспоминает забытое слово из иностранного языка. — Я вот хочу что сказать… В общем — спасибо тебе.
Мулагеш косится на нее:
— Что, прости?
— Спасибо за то, что остановила кровопролитие. За то, что спасла гавань. За то, что уничтожила эту страсть божью, в смысле Жургута. Я, правда, до сих пор не верю, что у тебя получилось. Я знаю, со мной нелегко. Но ты справилась со всем этим. Поэтому — спасибо. А теперь поехали к Раде.
Дом Рады Смолиск уже напоминает не приемную врача, а целый полевой госпиталь. Перед входной дверью толпятся мужчины, женщины и дети, почти все раненые или ухаживающие за ранеными. Женщины выбираются из присланного ЮДК авто, и Мулагеш качает головой:
— Я не могу, не буду там лечиться. Не хочу отнимать у Рады время — эти люди отчаянно нуждаются в ее помощи.
Потом она замолкает, и тут на глаза ей попадаются врачи в форме ЮДК, переходящие от одного раненого к другому.
— Так, одну секундочку. Что здесь делают медики ЮДК?
— Выполняют приказ, — отвечает Сигню.
— В смысле?