Город корней

Восьмилетний мальчишка с лезущей в глаза чёлкой. Мои тонкие детские пальцы крепко вцепились в подол маминого платья, чёрного, в пол. Мама громко всхлипывает и стонет, утирая лицо платком. Папа же неподвижно лежит в гробу, из-под прикрытых век он смотрит прямо на меня и зловеще улыбается, так же хищно, как и раньше, когда ещё дышал. Именно с такой улыбкой он подзывал меня к себе, затем мы играли в разные игры. Смысла этих странных игр я никогда не понимал, но они всегда вызывали у меня ужас и отвращение. Мама подходит к гробу и целует папу, после этого ящик для трупов закрывают крышкой и медленно опускают на дно ямы, глубокой-глубокой, словно уходящей в никуда. Мама стоит на самом краю этой бездны. Подойдя сзади, я резко толкаю её в спину, с протяжным криком мама летит вниз, затем удар, громкий хруст и слабый хрип. Кажется, она ещё не до конца умерла, но никому нет дела. Моих родителей засыпают землёй, сверху водружают блестящий каменный памятник.

Присев на корточки, я внимательно всматриваюсь в него, там тоже я, Марк, только другой.

Лохматый двенадцатилетний подросток. В моём кармане лежит старый отцовский нож. Мои руки покрыты глубокими порезами, свежими и не очень. Из одного только что сочилась кровь, а другой, кажется, начал загнивать. Я нарочно закатывал рукава, чтобы мама обратила на меня внимание, но она ничего не замечала. Выйдя из ванной, я медленно двигаюсь в сторону кухни. Мама сидит за столом и говорит с кем-то по телефону. Я шёпотом окликаю её:

– Мам… Я поранился, ― протягиваю к ней руки, демонстрируя искромсанные запястья и ладони.

Она никак не реагирует.

– Мам, ― повторяю я уже настойчивее, ― я руки поранил, что делать?

Мама вздыхает и говорит в трубку:

– Сейчас, погоди секунду, ― и, отложив телефон, обращается уже ко мне, ― Марк, ну что ты как маленький! Поранился, забинтуй значит, ну или пластырем заклей! Всё, иди!

Она отмахивается от меня и возвращается к разговору, а я продолжаю неподвижно стоять и смотреть на неё. Нащупав нож в кармане, медленно подхожу ближе к матери.

– Марк, ты чего?

Она медленно опускает руку с телефоном.

– Марк, это не смешно!

Не сводя глаз с остро заточенного лезвия, она отклоняется назад, голос её дрожит.

– Я и не смеюсь…

Отклонившись слишком сильно, она падает со стула и пытается уползти на четвереньках, но я перегораживаю ей путь. Мама забивается в угол, по её щекам текут слёзы, но я совсем не испытываю жалости.

– Марк!!! Ма…

Она не успевает договорить, холодный металл протыкает её живот. Она истекает кровью, а я не останавливаюсь, вытащив нож, я наношу новый удар уже в шею. Горячая кровь с шипение брызгает из раны, видимо, я задел артерию. Ещё один удар, ещё и ещё. Она уже не дышит, но мне всё равно, моя жестокость лишь растёт. Стоя над телом на коленях, я бью её ножом всё сильнее и сильнее, пока рука не начинает болеть. Лишь тогда я поднимаюсь на ноги и устало возвращаюсь в ванную.

В зеркале над раковиной я вижу себя, Марка, только уже настоящего.

Четырнадцатилетний парень: худой и бледный. Я сижу запертый в чулане, пока мама развлекается с очередным ухажёром…

Больные счастьем

Они любили друг друга, но не были парой. Они просто были. Она и Он. Ей – шестнадцать, ему – двадцать два. Но какая разница сколько вам лет, если для вас время остановилось? Он был выше неё на две головы. Но какая разница, какого вы роста, если вы существуете вне своих тел? Она не умела краситься, да и не делала этого никогда. Он мог не расчёсываться неделями. Она носила тяжёлые ботинки, слишком массивные для её тонких ножек. А Он ходил в изорванных джинсах, штанины которых были слишком длинными и вечно промокали в лужах. Но какая разница, как вы выглядите и что на вас надето, если все говорят, что вы больны? И кому какое дело чем именно, если вам ваша болезнь не мешает? Они никогда и не задумывались, чем, просто жили, мечтали, танцевали и радовались. Радовались новому дню, осенним листьям и душистому чаю. Он радовался Ей, а Она Ему. И пусть от Него пахло смолой, а от Неё – чёрным кофе. Он без умолку болтал о чём-то, а Она всегда молчала и лишь изредка пела что-то на известном ей одной языке. Он приносил в дом ящериц, лягушек и многоножек, а Она ходила во сне. Им было хорошо вместе. И пускай люди начинали перешёптываться, когда видели Их вдвоём, качали головами и тыкали пальцем. Им было плевать. Они продолжали всё делать вместе. Вместе смеялись, вместе катались на коньках и ходили в лес. И ушли тоже вместе. Лежали на асфальте, смотрели на звёзды, а потом взялись за руки, ушли на небо по лунной стремянке и не вернулись. Почему? Неизвестно. Может, устали-таки от осуждающих взглядов, а, может, просто решили отдохнуть от земной суеты где-нибудь в созвездии большой медведицы или у берегов млечного пути. Кто знает? Да и какая разница. Главное, что Им хорошо там. Ей и Ему – двум единственным в мире людям, больным счастьем…

Ангел