Город, которого не было

— Что, Лидусик? — вскинул на нее затуманенные очи председатель.

Секретарша брезгливо поджала напомаженные губы и, сверкнув маникюром, двумя пальчиками подала ему конверт.

— Анонимка. От Доброжелателя. На Пришельца и его компанию.

— Да, — промычал Никодим Осипович, отрываясь от бумаг. — Он может хлопот доставить. Ну ладно, пошли кого-нибудь за Пришельцем. Пусть соберет своих друзей — и сюда, в тринадцатый кабинет. Поручи Николаю с ними побеседовать.

Вот так и случилось, что ближе к концу знойного июльского дня, когда солнце, раскалив городок, все стремительнее катилось вниз к горизонту, в комнате номер тринадцать, окна которой выходили прямо на улицу Хорогодскую, собрались известные нам лица. Они ждали в томительной духоте и то недоуменно поглядывали друг на друга, то бесцельно посматривали в окно. Там по улице возвращались с пляжной Мекки слегка утомленные, розоволицые, с облупившимися носами отдыхающие: в беленьких картузиках на голове, в цветных рубахах, фривольно завязанных узлом на голом животе. В комнату через узкую форточку доносился их веселый смех и оживленный говор. Слыша это, собравшиеся тоскливо вздыхали.

К счастью, ожидание их не было долгим. Инструктор Николай — веселый молодой человек с пышной шевелюрой — быстро вошел в комнату, подмигнул взволновавшейся компании и, бегло взглянув на часы, бодро заявил:

— Не волнуйтесь. Анонимка, конечно, идиотская. Но, сами понимаете, объяснительную каждому из вас придется написать. Формальность, конечно, но…

— О чем эта мерзость? — не сдержался Садовник. Николай пожал плечами.

— Ерунда какая-то. Вы, Садовник, обвиняетесь в том, что выращиваете рассаду опиума. О Пришельце сказано, что он опасен в пожарном отношении, так как и здоровый очень горяч, а если заболеет, то в прямом смысле слова огнем пылает…

Присутствующие с безмолвным удивлением внимали плоду болезненной фантазии Доброжелателя, и никто не замечал, что в полуоткрытую дверь зорко и враждебно вглядывается чей-то глаз.

— …Охотник обвиняется в браконьерстве. А ты, Мальчик, в хулиганском поведении — у дряхлых старушек сетки с хлебом выдираешь у магазина, котам глаза выколупываешь…

Охотник ерзал на стуле, непривычно свирепо посверкивал глазами и причитал:

— Ладно, пусть о нас, взрослых. Хоть и это как-то… не совсем. Но зачем и Мальчика впутывать? Отвратительно! Ужасно! Не кровожаден я, но… Если бы встретил сейчас Доброжелателя, и ружье под рукой было, то…

Пришелец, болезненно сморщившись, прислушивался к разговорам, и вены на его тонкой птичьей шее ритмично вздувались.

— Не человеческая психология, — бормотал он сам себе. — Нет, не человеческая.

— Обо мне, что этот подлец накарлякал? — мрачно поинтересовался Мастер Золотые Руки и выложил на стол огромные кулаки свои.

— Что вы тайно мастерите самогонные аппараты и втридорога продаете их населению.

— Я? Самогонные аппараты?! — только и смог Мастер, что в крайнем изумлении повторить подлые слова анонимки. Столь бесстыдная ложь поразила его в самое сердце — кулаки бессильно расслабились, поникла могучая голова.

— Да не волнуйтесь вы, мы и сами, конечно, понимаем, что все это выеденного яйца не стоит. Но порядок есть порядок, и по данному вышеизложенному вопросу каждый из вас должен предоставить объяснительную. Он еще раз взглянул на часы и со вздохом облегчения закончил: — Вот это и все. Объяснительные сдадите секретарю.

Глаз за дверью взблеснул, как уголь, послышалось глухое, словно собачье, ворчание. И вдруг черная туча стала вползать в дверную щель, окутывая людей непроглядной тьмой.

— Как это «все»? — возопил из тьмы чей-то зловещий голос. — Почему «выеденного яйца не стоит»? Прежде надлежит тщательно проверить все факты, указанные в письме!

Люди, слушая, будто оцепенели, будто сковал их невидимыми цепями этот голос — странно знакомый, заполняющий все естество тоскливым беспокойством. Лица у всех окаменели, потускнели взоры, и сам мозг, казалось, оцепенел, пораженный ядом гнусных звуков, непостижимым образом сложившихся в человеческую речь.

Тут тьма потихоньку рассеялась, и стало видно стоящего в центре комнаты разъяренного Доброжелателя. Его седые волосы были растрепаны, а полную физиономию ежесекундно искажала гримаса гнева и ненависти. Губы старого пасквилянта дергались, обнажая верхние зубы — острые и большие, как у крысы.

— Все вы сами себя погубите, бестолковые, — визжал Доброжелатель. — А ты, Мальчик, ты — источник всех вышеназванных бед! Из-за твоего проклятого воображения все чудеса и нелепости происходят. Какую глупость ни придумаешь, все сбывается!

Тут в окно постучала тонкая загорелая рука и заглянула премиленькая девичья мордашка. И враз злые чары рассеялись, спало оцепенение, все задвигались, заговорили. Николай расправил широкие плечи, взгляд его приобрел прежнюю ясность.

— Ты что это тут делаешь?! — гаркнул он на Доброжелателя с лихой угрозой. — Ты разве забыл о постановлении запрещающем колдовство в общественных местах и государственных учреждениях?

Доброжелатель тоненько и противно захихикал.