Город, который построил Я. Сборник. Том 15

Этот факт нельзя было скрыть от людей, потому как это видели все жители города. Тарелка провисела два часа над центральной улицей (не знаю ее названия, но, скорее всего, постараюсь попасть наугад – улица или проспект Ленина), после чего медленно, не торопясь, поплыла в сторону Онежского озера.

В центре (в Кремле и на Лубянке) начали суетиться. Долго не было серьезной работы, и тут – на тебе, огромный космический аппарат с непонятными свойствами.

По главным коридорам и аппендиксам московских разведывательных учреждений стали шнырять вооруженные отряды агентов госбезопасности. Все друг друга подозревали и осуждали. У большинства было по четыре пистолета, в основном и грудном карманах, за шиворотом и в трусах. А также в обязательном порядке (по инструкции) – пузырек с цианистым калием в заднем проходе для экстренных случаев. Передвигались мелкими перебежками, отслеживая из-за угла каждый неверный шаг представителей конкурирующих отделов и стараясь уличить своего же товарища в измене…

Прошло уже тридцать шесть лет со дня тех событий. И единственное, что можно сказать по этому поводу – тарелка в то же утро исчезла и никогда больше не появлялась.

 Нерехотские забавы

или рассказ о том, как поссорился Степан Истеренко с Николаем Квадратовым

Центральный лирический баритон Николай Квадратов из Костромы и глубокий фактурный бас Степан Истеренко из Владимира прибыли в уездный город Нерехта, Костромской губернии, чтобы посостязаться в искусстве пения классических и неоклассических романсов композиторов XIX, XX и XXI веков.

Они были хорошо осведомлены друг о друге в кулуарах и заранее чувствовали обоюдное отвращение.

И вот, после только что отпетого цикла Мусоргского "Песни и пляски смерти", Николай стоял в холодном, сыром помещении для распевок и терпеливо ожидал своих поклонников, которые должны были с минуты на минуту появиться в дверях.

И действительно, двери распахнулись, и в просторную комнату тщеславия и непроходимой лести вошел Степан со своей супругой:

– Добрый вечер! – сдетонировали стены православного собора, где проходил концерт, – меня зовут Степан.

– Приветствую Вас. Николай, – вяло пожимая руку Степану, засвидетельствовал баритон.

– Пришли вот тут, послушать Ваше исполнение песен Мусоргского.

– К сожалению, я уже цикл спел, – довольно сухо ответил Николай.

– Да-с? Печально… Значит, опоздали… Ну, ладно-с.

Степан, снимая пальто со своей жены, начал про себя напевать некоторые фрагменты из только что спетого Николаем цикла, показывая свою обширную состоятельность. Николай же стоял молча, внимая, как Степан готовится к своей части выступления, разогревая голосовые связки закрытой манерой.

После пропевания отдельных, наиболее трудных мест в вокальных партиях цикла Мусоргского вполголоса, Степан перешел на свист. Затем он присел на стул, чтобы поменять домашние носки на концертные. Николай продолжал стоять, ожидая какого-нибудь подвоха. И дождался!

Сняв домашние носки, Степа положил их на ноты "Песен и плясок смерти", которые принадлежали Коле:

– Степан, Вы в своем уме? Вы что делаете? Это же мои ноты!

– Ну, во-первых, это ноты не Ваши, а Модеста Петровича. А во-вторых, у меня носки не пахнут, я только утром их поменял.

– А я трусы только что перед концертом новые надел. Я же не надеваю их Вам на голову!

– Че ты сказал ???!!! – взъерепенился было Степан, но тут же извинился, потупив свой взор в пол.

Степа старался держать себя в руках, хотя у него были связи с преступным миром, да и у него самого прошлое было далеко не светлое.

После концерта был шумный банкет. Всем было весело, кроме двух вокалистов, что сидели по разным углам небольшого зала для приема гостей и изредка глазели друг на друга, глотая горькие комья обиды.

Первый, кто не выдержал молчаливого испытания гневом, был Николай. Невзирая на общие позитивные высказывания в адрес исполнения Мусоргского, баритон встал из-за стола, наспех попрощавшись со всеми, прыгнул в машину и уехал в Кострому.

После этого у Степана на душе стало спокойно. Он медленно потягивал теплую "Смирновку" из соломки и тихо хвалил себя за удачное исполнение вокального цикла "Времена года" Д.Лукьяненко. Но больше всего он был от себя без ума, что не ввязался в драку с Николаем. Ведь с тех пор, как Степа связал свою судьбу с классическим пением, он стал культурным человеком.