Город, которым мы стали

Он отвратителен. Айлин не может понять, как ее отец подружился с этим существом, зачем привел его в дом и оставил здесь. Но глубоко внутри она все понимает и приходит в ужас: ведь ее отец, пусть и отчасти, такой же. Айлин не может себе вообразить, чтобы Мэттью Халихэн так грубил ее матери, иначе бы бабушка и дедушка по материнской линии никогда бы не позволили Кендре выйти за него замуж, но под маской традиционного благоприличия он все такой же властный хам, любящий нажраться пивом. Айлин любит своего отца; конечно же, она его любит, но в одном Коналл прав: всю жизнь Айлин приходилось вертеться и бороться, чтобы сохранить хоть немного своего личного пространства. Если она в ближайшее время не покинет этот дом, отец заберет то, что осталось, и удвоит плату за все чувства, которые он не хочет, чтобы она испытывала.

Однако Коналл очень, очень ошибается кое в чем важном. Он считает, что кроткая, застенчивая девочка, которую описал ее отец и которую он сейчас запугивает, – это единственное, что представляет собой Айлин. Но это не так.

Есть в ней кое-что еще. Размером с город.

– Я же сказала, – говорит она Коналлу, наконец вырывая руку. – Отпусти. Меня.

На последнем слове от Айлин исходит сфера чистой силы. Она вдавливает Коналла в шезлонг, а затем, когда он делает потрясенный вдох, – поднимает его вместе с шезлонгом и швыряет через весь бассейн. Он врезается в деревянный забор и проламывает его; разлетаются щепки, трещат доски, после чего раздается сдавленное, запоздалое: «Что за?..»

Айлин сразу же выпрямляется и переводит взгляд на камеры, расположенные по периметру бассейна.

– «Все, что происходит везде, происходит и здесь, – быстро бормочет она. Это любимая поговорка ее отца. – Но хотя бы здесь люди стараются быть порядочными. Стараются быть порядочными».

На миг все вокруг нее начинает рябить. Меняется восприятие. Индикаторы на камерах недолго моргают. И когда Коналл с трудом поднимается на ноги, покрытый листьями эонимуса с соседской живой изгороди и щепками от забора, он смотрит на Айлин с чем-то похожим на ужас. Она же свирепо смотрит на него в ответ.

– Меня здесь не было, – резко говорит она. Затем переступает через оставленный им мусор и выходит со двора.

Она не знает, куда идет. Это неважно. У Айлин нет с собой ни денег, ни документов, и она все равно не уйдет далеко, потому что на ее ногах – плюшевые тапочки в форме дельфинов. Но она идет быстро, напряженно, стискивая зубы, и ощущает, как остров, ее остров, искажает вокруг нее восприятие других людей. Никто не замечает и не обращает внимания на одинокую молодую женщину, шагающую посреди улицы (потому что на ее улице нет тротуаров). Они, конечно, видят ее – и водители проезжающих мимо машин, и соседи, которые выглянули на улицу, когда услышали громкий шум из дома Халихэнов. Просто когда они замечают Айлин, то тут же отвлекаются на что-то еще. На какой-то шорох в кроне деревьев, на проезжающую мимо машину с орущими динамиками, на визг тормозов автобуса где-то вдалеке. Входная дверь дома Айлин распахивается, и наружу выходит Мэттью Халихэн с обрезом в руке. Он направляется в сторону пролома в заборе. Он тоже не видит Айлин, хотя в тот момент она находится всего в двадцати футах от него. Он видит лишь то, что она ему позволяет. Все, что происходит повсюду, происходит и на Статен-Айленде, но здесь люди стараются не замечать непристойностей, домашнего насилия и употребления наркотиков. А затем, отрицая то, что находится у них прямо под носом, они твердят себе, что, к счастью, живут в хорошем месте, полном хороших людей. К счастью, не в городе.

И Айлин, к счастью, в данную секунду не насилует мужчина, в котором ее отец видит самого себя. Поэтому – а еще потому, что она слышала, как Мэттью Халихэн высмеивал жертв изнасилований, – она не станет никому рассказывать о том, что пытался сделать Коналл. А если отец проверит записи с видеокамер, то увидит не Айлин, а смутный силуэт, который сначала стоит у бассейна, а затем вступает в борьбу с Коналлом и, проломив им забор, убегает. Мэттью Халихэн считает, что зло приходит откуда-то извне. Зло – это другие люди. Айлин не станет рушить для него эту иллюзию, хотя бы потому что завидует его способности находить утешение в простом, черно-белом взгляде на мир. А вот способность Айлин делать то же самое быстро улетучивается.

Поэтому она останавливается на углу, опустив голову, сжав кулаки и напрягая плечи. Она глубоко дышит, пытаясь взять себя в руки, и старается не расплакаться. Уже довольно поздно, и на улице, которая проходит через ее квартал, тихо. Секунду назад мимо проехала машина, а следующая тащится где-то в миле от нее. Здесь, в тишине, Айлин может бояться, испытывать горечь и злиться на все те силы, что сговорились и сделали ее такой, какой она стала. Она может мечтать о чем-то лучшем. Она может…