Город, которым мы стали

Но Женщину в Белом Айлин задела лишь вскользь, ведь та не была ее целью. Волна слов «вам здесь не место» всей своей мощью обрушивается на Сан-Паулу и действует на него гораздо сильнее, чем на Коналла – все-таки Коналл был всего лишь человеком. Сан-Паулу принимает на себя этот взрывной удар, словно вырвавшийся из невидимого огнемета, сразу в двух местах. В одном мире он поднимает руки, будто пытаясь заслониться от ярости Айлин, и она видит, как ломаются кости в его предплечьях, после чего его отшвыривает в темноту, за припаркованную машину.

В другой реальности она с высоты птичьего полета видит, как вся агломерация Сан-Паулу содрогается от землетрясения. Рушатся старые здания, особенно те, что стоят в фавелах города. По четырехполосному шоссе, тянущемуся вдоль одной стороны большого города, пробегает трещина – такая же, как в его костях, – но, к счастью, шоссе не разваливается полностью, иначе сотни автомобилей упали бы в близлежащую реку, прямо как с Вильямсбургского моста. Не считая этого, урон колоссальный. Пригородные магистрали города – это его жизненные артерии. Еще несколько дней пятнадцать миллионов жителей Сан-Паулу будут с трудом добираться до работы, больниц и поддерживать все те бесчисленные связи, необходимые, чтобы город оставался жив и здоров.

В том, другом мире она вдруг видит балочные фермы; они смазываются, и Айлин понимает, что на нее замахиваются – впрочем, Сан-Паулу, похоже, отвечает на удар рефлекторно, а не по злому умыслу. Люди, которым с детства приходится бороться за жизнь, учатся отвечать ударом на удар, даже когда терпят поражение. Впрочем, рефлекторно или нет, удар наносится, и в другом мире Айлин чувствует, как железнодорожные рельсы пропарывают ее живот, словно когти. Ей больно, она чувствует, как глубоко внутри нее что-то ужасно горит и словно рвется – не органы и не сухожилия, а нечто столь же жизненно важное, хотя и не столь материальное. Может быть, это ее душа. Она ахает и сгибается пополам, хватаясь за живот и смаргивая навернувшиеся от боли слезы. Айлин чувствует, что где-то Статен-Айленду был нанесен серьезный урон. Ее остров пострадал вместе с ней.

И все же. Айлин осталась стоять на ногах, а Сан-Паулу – нет.

Айлин так долго не жила, а существовала, что восторг от победы, ощущение собственной силы, пусть лишь минутное, и эндорфины ударяют ей в голову. Она начинает хохотать, несмотря на боль в животе, и на какое-то головокружительное мгновение не может остановиться. Но затем она делает медленный вдох, потом еще один и заставляет себя успокоиться. Она становится такой же чокнутой, как Женщина в Белом. Она и чувствует себя чокнутой. Но еще она чувствует, что Сан-Паулу все еще там, где-то в темноте, раненый. Поэтому Айлин заставляет себя выпрямиться, вдыхает сквозь стиснутые зубы и, превозмогая боль, кричит ему:

– Держитесь от меня подальше. Или… или хуже будет.

Угрозу можно было придумать и покруче. Впрочем, Сан-Паулу не отвечает. Может быть, он потерял сознание или обиделся. Это неважно. Она победила.

Затем Айлин, с трудом передвигая ноги, направляется домой. Ее ребра ноют, кожа раскраснелась, а мысли скачут, как Даффи Дак, съехавший с катушек от радости. Когда она наконец подходит к дому, в нем горит свет, но ее отец не внутри, а на заднем дворе, берет показания у Коналла. Еще две полицейские машины подъезжают как раз в тот момент, когда Айлин идет по дорожке ко входу, но копы, похоже, не замечают ее и направляются к заднему двору. Кендра стоит у задней двери и наблюдает за происходящим. Никому и в голову не приходит проверить Айлин, которая должна спокойно спать у себя, поэтому она просто тихонько проскальзывает по лестнице наверх и идет в свою комнату.

Приоткрыв окно, чтобы впустить свежий воздух, она слышит отдаленный голос отца, говорящего с Коналлом на повышенных тонах. Похоже, он решил, что Коналл напился и сам проломил шезлонгом забор. Коналл так же громко возражает. («Да я же говорю, на меня напали! Огромный такой черный верзила!») Айлин даже немного интересно, чем завершится спор, но она понимает, что скоро ее отец пойдет проверять записи с камер видеонаблюдения и увидит «огромного черного верзилу» Коналла, на месте которого должна быть стадвадцатифунтовая[29] белая женщина, перезаписанная иллюзией, которую Айлин скормила камерам. Глубоко внутри она все еще надеется, что справедливость восторжествует и ее отец поймет, какое Коналл чудовище… но она слишком хорошо его знает. Отец всегда был прав: настоящая справедливость заключается лишь в том, чтобы тебе хватило сил защитить себя от нападения.

– Если город зовет тебя, услышь его, – бормочет Айлин себе под нос, повторяя слова матери. И Сан-Паулу сказал что-то похожее, сказал, что она нужна городу. Но в тот момент Айлин решает не отвечать на его зов. Ее защитил родной боро – не Манхэттен, не Куинс, не Бруклин и не Бронкс. Статен-Айленд. Все, что ей нужно, находится прямо здесь. А город может идти лесом.

С этой мыслью Айлин падает на постель и, измученная, засыпает.