Город, которым мы стали

В нескольких милях от ее дома, у заваленного обломками железнодорожного депо, собираются инженеры метро и полиция. Они перешептываются, озадаченные появлением четырех огромных параллельных траншей, которые рассекли пути единственной безымянной линии метро Статен-Айленда. Траншеи были раскалены и дымились, когда их только обнаружил сонный кондуктор, уходивший со смены, – словно их не вырыли, а прорезали в гравии гигантским раскаленным ножом или мощным промышленным лазером. С того момента они уже остыли, и следователи смогли спустить внутрь лестницы, чтобы попытаться выяснить, что за устройство могло нанести такой ущерб. В глубину каждая траншея футов пятнадцать или шестнадцать, и пропаханы они сквозь почву, металл, бетон, камни и даже третий рельс, находившийся под напряжением. Как будто кто-то провел по земле огромными, размером с балки, когтями.

Заделать их будет несложно – достаточно лишь заполнить углубления арматурой и цементом да заменить сломанные рельсы, – однако на это уйдет несколько дней. За это время многие из самых бедных жителей острова будут с трудом добираться на работу и с нее, не смогут навестить своих больных родителей или забрать детей из школы. Магистрали города – это его жизненные артерии.

И даже неглубокие раны порой могут загноиться.

Айлин спит.

Глава одиннадцатая Кстати, а не пора ли поговорить о командной работе?

Ненависть с первого взгляда – вот что испытывает Бронка к этим аватарам других боро, которые теперь сидят и стоят в ее кабинете. Бруклин – она бесит Бронку больше остальных. О, Бронка сразу же узнает эту женщину – Эм-Си Свободную, одну из первых женщин «Эм-Си»[30]. Когда-то давно она чувствовала себя достаточно свободно, чтобы затевать ссоры со всеми другими женщинами в профессии и нести всю ту же гомофобную чушь, что и мужчины, имея при этом наглость называть себя феминисткой. Не удивительно, что она пошла в политику. Также не удивительно, что именно она морщит нос, видя беспорядок в офисе Бронки, и отказывается садиться на свободный стул, потому что тот заляпан высохшей масляной краской.

Но Манхэттен с его чересчур зубастой улыбкой ничуть не лучше. Сначала Бронка думает, что они, возможно, с ним одной крови; что-то в его чертах кажется ей знакомым, хотя в нем явно намешано столько, что он может быть кем угодно. Затем она замечает, что подается ближе к нему и слушает его чуть внимательнее, чем остальных, и запоздало осознает, в чем дело. Наверное, так же улыбались голландцы, когда дарили безделушки индейцам ленапе из племени Канарзее и наложили лапу на то, что на протяжении тысячелетий принадлежало всем. Вероятно, с каким бы этносом ни столкнулся Манхэттен, его принимают за своего, хотя бы отчасти. Это тонкое и подлое колдовство, и Бронка, осознав его, приходит в крайнее возмущение.

Куинс – вот ее Бронке, наверное, ненавидеть не стоит, потому что она – обыкновенная девушка, явно слишком ошарашенная происходящими событиями и тем, что стала в них одной из главных действующих лиц. Но Бронка все равно не слишком-то верит внешней невинности девушки. Она – Куинс. А Куинс не может быть такой дурочкой. Впрочем, Бронка ведь Бронкс, а Бронкс не доверяет никому, кроме самого Бронкса. Так что, возможно, ее неприязнь к ним столь же неизбежна, как и очарование Манхэттена. Такое объяснение ее устраивает, поскольку последние несколько дней выдались тяжелыми и ей совсем не хочется пытаться становиться лучше.

– Вы мне не нужны, – говорит Бронка. Она повторяет это уже в третий раз, а они все не слушают. Она уже готова силой вышвырнуть их за дверь. – Когда та culo[31] в белом напала на мой Центр, я отбилась. Причем сама. Вот тогда вы были мне нужны, но вас здесь не было, так что я справилась сама. А теперь вы мне не нужны.

Они переглядываются. Бруклин вздыхает и отворачивается, не то сдавшись, не то демонстрируя, что ей все равно. Поэтому снова заговорить пытается Манхэттен. Лить в уши он умеет, в этом Бронка готова отдать ему должное. Рауля бы он заболтал в два счета. Ицзин, наверное, кинет ему свои трусики, когда он выйдет из кабинета.

– Кажется, я не совсем понимаю причины вашего возражения, – говорит он. «Мэнни», так он себя называет. Бред. Какой же это бред. Вот и все ее возражение. Но ему еще хватает наглости принять обиженный вид. – Мы все знаем, кто мы такие. Я уверен, вы тоже это чувствуете. Так зачем защищать лишь один боро, если, объединив силы с нами, вы сможете обезопасить весь город?

– Затем, что я дерусь в одиночку, – огрызается она. – Всегда. И затем, что, когда я «объединяю силы» с другими, я предпочитаю выбирать тех людей, которые прошли бы ради меня сквозь огонь и воду. Ты на это пошел бы?

Конечно же, он хмурится.

– Может быть. Сначала я должен узнать вас получше.

Ну он хотя бы не соврал.

– Что ж. А я вот узнавать вас получше не желаю.