Город, которым мы стали

– Господи, – говорит Куинс. Она смотрит на девушку в пещере, кривясь от отвращения. Айлин заглядывает туда, чтобы понять, что же так ужаснуло Куинс, и запоздало замечает, что стены пещеры начали странным, аритмичным образом пульсировать. Когда одна из стен выгибается, Айлин видит, как из-за нее высовывается нечто твердое, с зубцами. «Расческа?» – гадает она. Да, наверное, расческа. Она черная, не то мужская, не то для чернокожих. Зубцы у нее торчат беспорядочно, на концах они острые, как иголки, и немного загнутые. Внутрь, по направлению к девушке, почти как…

«…зубы, это зубы, а не расческа, зубы, зубы, зубы…»

И место, в котором лежит девушка, – это вовсе не пещера.

Складка сверкающей (нет, блестящей, осознает Айлин, и к ее горлу подкатывает тошнота; она блестит от слюны) стены пещеры немного сдвигается в сторону, обнажая узкую, уходящую прямо вниз глотку, которая на миг сжимается. При этом из нее вырывается звук – не голос, а мертвый ровный, ритмичный гул. Умп. Глотка снова сжимается. Дад. Умп.

Это «Динь-Хо». «Динь-Хо», который держит эту бедную девушку в своей распахнутой пасти, грозя проглотить ее живьем.

– Ты – самая ужасная тварь во всем мире, – говорит Куинс. Она плачет, но ее кулаки сжаты. – Венеца даже не одна из нас. Она просто обычный человек! Зачем тебе вредить ей? – Куинс поднимает свои пухлые кулачки, готовая драться. Все три других боро Нью-Йорка напрягаются и подбираются, готовясь сразиться с Женщиной в Белом. Сразиться с единственным другом Айлин.

Айлин хватается за голову и мотает ею. Это чересчур. Она просто хочет, чтобы все наконец закончилось. Поэтому она закрывает глаза, сжимает кулаки и изо всех сил желает, чтобы эти опасные незнакомцы просто ушли.

Дальше все происходит очень быстро.

* * *

Существо медленно показывается из лестничного туннеля, не столько двигаясь, сколько выпячиваясь вперед. Не быстро, но расторопно. Оно похоже на призрака: изменчивое, трепещущее, мерцающее, белое и почти бесформенное. Однако в его облике легко угадывается скелет поезда, который и преобразился в это существо: живое, гибкое и змееподобное, настолько густо покрытое белыми усиками, что они больше похожи на мех. Этот мех колышется, прижимается к выложенному плиткой камню, помогая поезду протиснуться в узкую пасть арки так же, как реснички в тонком кишечнике перемещают по нему переваренную пищу. На глазах у Мэнни поезд начинает водить своим длинным носом, поворачиваясь и осматриваясь, как живое существо на охоте, с каждой секундой меняя очертания… и, наконец, фокусируясь на Мэнни, Паулу и спящем главном аватаре.

Паулу держит сигарету так, как обычно держат нож. Он выпускает в чудовищный поезд мощную струю дыма, и хотя между ними несколько ярдов, тварь вздрагивает, ее неземной свет на мгновение меркнет, и усики, покрывающие ее нос, увядают. Под ними показывается обнаженный металл и проволока, оставшиеся от первого вагона поезда, ужасно искореженные и спрессованные в форму пули. Однако через мгновение усики из нетронутой части вагона снова быстро разрастаются, покрывая оголенный нос. Еще секунда, и чудовище как ни в чем не бывало возвращается к своему прежнему виду.

Затем по всей длине твари прочерчивается тонкая линия, и ее нос раскрывается, разделившись на две части. На две половинки одного целого. Это пасть. А за ней – черная глотка, усеянная острыми обломками сидений.

Паулу негромко ругается и делает шаг назад. На его лице написан страх. Мэнни сжимает кулаки и, наоборот, шагает вперед, поскольку страх за главного аватара перебарывает в нем страх за себя. Он все еще не придумал, каким конструктом воспользоваться, но из его груди вырывается рык, и красная пелена инстинкта затмевает все.

– Он мой, – рычит Мэнни. Его голос стал глубоким, раскатистым; Паулу бросает на него удивленный взгляд. – Мой! Ты его не получишь!

Поезд-монстр издает шипение, похожее на звук раздвижных дверей, и распахивает пасть еще шире. Теперь она состоит из четырех частей, как у червя, и выглядит неправильно. Нижние челюсти заканчиваются зубами-молярами из металлических колес поезда, теперь острых как бритва и вращающихся с безумной, голодной скоростью. Сзади над колесами даже болтается маленький язычок – красная ручка на цепочке, за которой находится потрескавшаяся табличка, гласящая: «ЭКСТРЕННЫЙ ТОРМОЗ».

И, о ужас, оно разговаривает.

– Ос-с-с-сто-ороооожно… – нараспев мурлычет чудовище искаженным электронным голосом. – Д-д-двеееееери з-зак-к-крывааааютс-с-ся…

Но Мэнни чужда осторожность. Он готов драться. И он тоже меняется. Он становится больше и выше; чувствует, как отлетают пуговицы с его рубашки, как рвутся джинсы, и в ту же секунду его голова и плечи задевают потолок. Он сжимает кулаки и оскаливается, больше не заботясь о том, чтобы притворяться красивым и дружелюбным. Важен лишь главный аватар. И Мэнни хочет лишь того, ради чего он был создан, – защитить его.