Город, которым мы стали

– Конг не «мой парниша». Но да. Оправившись от неожиданного возвращения в свой родной город, он созвал остальных на встречу в Париже. Нью-Йорк тоже приглашен, поскольку вы наконец стали полноценным городом. Совету нужно будет поговорить с вами и обсудить… – Он вздыхает и обводит рукой пляж, небо, высотки позади нас. А потом смотрит через воду.

Мы в той части Кони-Айленда, куда почти не заходят туристы, поэтому, несмотря на великолепный летний день, здесь не слишком людно. Формально мы уже в Брайтон-Бич, просто пляж все равно называют Кони-Айлендом. Смысла в этом столько же, сколько в названии Кони-Айленд – ведь он уже лет сто как не остров. Ну да ладно. Видите ли, мы пришли сюда не просто так. Отсюда видна длинная полоска Статен-Айленда. Интересного там почти ничего нет – остров в этой части в основном плоский, поросший деревьями и застроенный домами на сваях, а его низкий профиль прерывается редкими строительными кранами или вышками сотовой связи. Хорошенький. Скучный.

Все это, однако, окутано глубочайшей тенью. Над островом нет облаков. Нет ни спутников, ни затмений. Никто не сообщал об этом в новостях, хотя в социальных сетях мы все же нашли несколько комментариев, в которых люди упомянули это любопытное явление, – но не более того. Только мы видим его, мы и жители, которым был дан дар или проклятие видеть то, что видит город. Ничего страшного. Просто тень над Статен-Айлендом, огромная и идеально круглая, – Бруклин пролетела на вертолете над гаванью и рассказала нам об этом.

Да уж. Все так. Статен-Айленд предала нас окончательно и бесповоротно.

Паулу, оттолкнувшись от перил, выпрямляется.

– Мой самолет вылетает через несколько часов. Мне пора в аэропорт.

Неожиданно. Я, конечно, понимал, что это произойдет, ведь он приехал сюда лишь для того, чтобы помочь мне пережить перемены. Самый молодой город обязан помочь новенькому, и теперь его долг выполнен. И все же. Я прикусываю щеку и стараюсь не показывать, насколько мне больно.

– Моя квартира проплачена до конца месяца, – продолжает он. – Если хочешь, можешь пожить там. Просто оставь ключи и закрой дверь, когда будешь уходить. И постарайся не устроить там бардак.

Я вздыхаю.

– А потом что? – Снова на улицу. Хорошо еще сейчас лето.

– А потом, – говорит Паулу, многозначительно переводя взгляд с меня на тех, кто сидит на пляже перед нами, – у тебя есть целых пять воплощений, которые могут позаботиться о тебе вместо меня.

Он тактичен. Бывали у меня расставания и похуже. Хотя это, наверное, и расставанием не назвать. И все же. Я кладу руки на перила и опускаю на них подбородок, стараясь не сердиться на свои другие воплощения. «Позаботятся» они обо мне, ага.

– Ты им нужен, – говорит Паулу. Снова очень мягко.

– Чтобы жить.

Он качает головой.

– Чтобы быть великими. Увидимся в Париже.

Затем он достает сигарету, закуривает ее и уходит. Вот так просто.

Я смотрю ему вслед и не скучаю по нему, а потом смотрю на других и не хочу быть с ними. Но мы все – Нью-Йорк. Нью-Йорк, который порой врет как дышит, и никто не понимает этого лучше, чем он сам.

Куинс подбегает ко мне первой, прямо из воды, смеющаяся и мокрая. Она хватает меня за руку и жалуется, что я воображаю себя слишком крутым и не хочу ходить по песку, как все остальные. Наконец я сдаюсь и позволяю ей стащить меня с досок. А потом Джерси-Сити – ей больше нравится, когда мы зовем ее Венецей, поэтому мы так и делаем, но она ведь и Джерси-Сити тоже – подбегает, протягивает мне завернутый в фольгу сэндвич и говорит:

– Мне надоело чувствовать, какой ты голодный. Тебе нужно больше есть. – Она тащит меня по песку к одеялам. (Бутерброд, кстати, вкусный. С курицей-кебаб. Паулу говорил, что я больше не должен испытывать голод, но Нью-Йорк всегда голоден.) Когда Жожо плюхается в воду, обрызгав всех, Бруклин с кривой усмешкой протягивает мне бумажное полотенце, чтобы вытереть лицо. Потом Бронка говорит, чтобы я, скотина такая, лег поскорее и не загораживал ей солнце. Она, видите ли, пытается впитать достаточно света и тепла, чтобы пережить следующую зиму, хотя до нее еще полгода. Когда я сажусь, Мэнни отодвигается, освобождая мне место, – но все равно держится рядом. Как телохранитель. Достаточно близко, чтобы я мог прикоснуться к нему, если захочу. Когда буду готов.

– С возвращением, – говорит он, протягивая мне «Снэппл» из сумки-холодильника. Розовый лимонад. Мой любимый вкус – наверное, он случайно угадал. – Хорошее место, да?

– Во всем мире лучше не найти, – говорю я, и мы все улыбаемся этой волшебной истине.

Благодарности