Город, которым мы стали

– Можешь сколько угодно пытаться перевести стрелки на меня, Бронка, но чертовой сути вопроса это не меняет. – Ицзин качает головой. В жесте заметна толика искреннего сожаления – ровно столько, чтобы привести Бронку в бешенство. – Твои работы недостаточно актуальны. Ты не разговариваешь с людьми из других боро. И хотя ты так любишь хвалиться своей докторской степенью, преподаешь ты в местном общественном колледже! Меня это не волнует – все-таки работа в Центре не оставляет много времени для академических устремлений… но ты ведь знаешь, что комиссии по грантам думают совсем по-другому.

Бронка несколько секунд потрясенно таращится на нее. Она даже не до конца осознает, насколько эти слова ранили ее. «Не актуальны?» Но по старой привычке она дает сдачи:

– А ты что, спишь с председателем комиссии, что ли?

– Ох, Бронка, а не пойти бы тебе на… – Затем, чтобы хорошенько обматерить Бронку, Ицзин переходит на китайский, а ее голос поднимается на октаву и набирает несколько децибел.

Ну и ладно. Бронка выпрямляется. Она не так хорошо знает язык манси[12], чтобы достойно ответить на поток неанглийских ругательств Ицзин, однако за годы она успела понабраться наиболее крепких словечек.

– Matantoowiineeng uch kpaam! Kalumpiil! Поцелуй меня в мою «неактуальную» ленапскую задницу!

Дверь в туалет с грохотом распахивается, и Бронка с Ицзин вместе вздрагивают. Это Джесс, художественный руководитель их экспериментальной театральной постановки, и она сердито сверлит их обеих взглядом.

– Вы понимаете, что мы все вас слышим? Весь квартал вас слышит.

Ицзин качает головой, в последний раз укоризненно смотрит на Бронку, затем обходит Джесс и уходит. Бронка прислоняется к одной из раковин, складывает руки на груди и стискивает зубы. Джесс смотрит Ицзин вслед, затем качает головой и, видя, какую позу приняла Бронка, скептически приподнимает бровь.

– Только не говори, что надулась, как дитя малое. Тебе же лет шестьдесят, если не больше.

– Дуются, когда капризничают и злятся попусту. Я же испытываю праведный гнев.

– Ну да, ну да. – Джесс качает головой. – Вот уж не думала, что услышу, как ты будешь стыдить кого-то за их личную жизнь.

Бронка вздрагивает. Вот черт, она ведь так и сделала? Гнев – праведный, капризный гнев – заставил ее вернуться к старым дурным привычкам. Например, нападать, когда она понимает, что не права.

– У этой сучки нет вкуса. Я бы заметила, начни она трахаться с мужиками, которые хоть чего-то да стоят.

Джесс закатывает глаза.

– Теперь она еще и «сучка». И ты всех мужчин считаешь никчемными.

– Мой сын еще ничего получился. – Шутка давняя, и Бронка чувствует, как начинает остывать. Наверное, этого Джесс и добивается. – Я просто… Ну что за япона мать, Джесс.

Джесс качает головой:

– Никто не может отрицать того, сколько ты сделала для этого места, Бронка. Даже Ицзин. Но давай ты сначала успокоишься, а? И тогда мы позже поговорим о гранте. А сейчас у меня назревает проблема, и мне нужно, чтобы ты была в форме.

Именно это Бронке и нужно было услышать. Она тут же сосредотачивается и разрывает порочный круг мрачных мыслей («Неактуальные – это потому что я старая? Неужели так и закончится моя карьера, не ярким взрывом, а жалким всхлипом? Я всего лишь хотела дать миру что-то значимое»…) Она выпрямляется и щелчком сшибает воображаемую пылинку со своей джинсовой куртки, чтобы взять себя в руки.

– Ладно, ладно. Что случилось?

– Новая команда художников хочет устроить выставку. За ними стоит какой-то большой меценат, так что Рауль вьется вокруг них, как муха над дерьмом. Но работы у них… – Она морщится.

– Ну и что? Мы ведь уже выставляли отстойные работы. – Каждой галерее, которая финансируется из бюджета, изредка приходится так поступать.

– На этот раз все хуже. – Видя, как напряжена Джесс, Бронка наконец сосредотачивается на насущной проблеме. Она никогда прежде не видела Джесс по-настоящему рассерженной, но сейчас под маской профессионализма кипит настоящий гнев, с возмущением и отвращением в придачу. – Так что возьми себя в руки и выходи. – Джесс захлопывает дверь туалета и уходит.

Бронка вздыхает и мельком смотрится в зеркало – скорее по привычке, а не потому, что ей важно, как она выглядит. Ну хорошо, выглядит она спокойной. Джесс захочет, чтобы она поскорее помирилась с Ицзин, но это и понятно – в Центре не так много сотрудников, так что разойтись по углам не получится. И все же…

– «Все шире – круг за кругом – ходит сокол»[13], – произносит негромкий женский голос. Бронка замирает, запоздало сообразив, что какая-то несчастная весь их спор провела в кабинке. Однако голос смеется. Смех звонкий, радостный, приятный и почти заразительный. На мгновение Бронка тоже начинает улыбаться, но затем спрашивает себя: а что, собственно, такого смешного?

Всего в женском туалете шесть кабинок, и три дальние сейчас закрыты. Бронка не наклоняется и не смотрит, где виднеются ноги, потому что не хочет узнать, что ее и Ицзин подслушивали трое.