Город, которым мы стали

– В правде нет ничего плохого, – говорит Бронка. Пора бросить этой дамочке вызов, чтобы Бронка перестала чувствовать, как волосы на ее коже встают дыбом. – Я всегда считала, что лучше не валять дурочку, а прямо говорить то, что думаешь.

– Именно! – почти что с гордостью говорит женщина. – Ведь нет необходимости все усложнять. Если бы я могла изменить вашу природу, сделать вас не столь вредоносными, я бы так и поступила! Мне нравятся тебе подобные. Но вы все такие негибкие и опасно невинные. И никто из вас, скорее всего, не стал бы добровольно участвовать в геноциде – хотя это я, пожалуй, могу понять. Я бы на вашем месте тоже не стала бы.

Она замолкает, чтобы вздохнуть, а Бронка тем временем думает: «Погоди-ка, что она только что сказала?»

– Но разве ты не хотела бы остаться в живых, когда придет конец? Ты, и твой драгоценный сын, и твой будущий внук. Я даже готова согласиться на твоих бывших – естественно, тех, кто все еще жив. Разве тебе не хочется, чтобы это твое маленькое… гм, заведение осталось стоять, когда все вокруг сровняется с землей? – Бронка кипит от негодования и растерянности, но Женщина в Кабинке не то не понимает этого, не то ей все равно, и она продолжает говорить: – Я могу это устроить. Помочь и тебе, и себе.

Бронка всегда плохо реагировала на угрозы. Даже сейчас, когда эта ситуация и эта невидимая женщина пугают ее до мурашек. Но ей не в первой. Она знает – слабость показывать нельзя.

– Знаешь, что: выйди-ка сюда и скажи это мне в лицо, – резко рявкает она.

Повисает удивленная пауза. Затем Женщина в Кабинке смеется. Не хихикает, как раньше, а заходится глубоким, раскатистым смехом, хотя из-за хрипотцы он становится не очень приятным. Смеется она оскорбительно долго и заканчивает словами:

– О, ну надо же! Нет, милая. День был очень долгий, а поддерживать эту форму так неудобно. Мне пришлось, так сказать, отойти, попудрить носик и отдохнуть. Так что поверь мне… тебе не понравится, если я открою эту дверь прямо сейчас.

– Вылезай давай, – резко отвечает Бронка. – Или так и собираешься сидеть в этой сраной кабинке и угрожать мне и моим родным? – Бронка хорохорится. На самом деле ее мутит от страха, хотя обычно страх лишь злит ее еще больше, накручивает для драки. Однако сейчас интуиция изо всех сил кричит ей, что она не готова. Почему-то. Бронка не может просто так спустить этой девке угрозы… но и не хочет увидеть, что же находится внутри той кабинки.

– А это и не угроза, – говорит Женщина. И внезапно ее голос меняется. Становится менее приятным. Менее хриплым и более… глухим. Как будто она уже не в кабинке, а где-то далеко. Будто кабинка – это не тесный параллелепипед, а огромный зал со сводами, и ее голос отражается от множества поверхностей, которых не может быть там, где стоит унитаз и коробка с тампонами. А еще она – эта женщина, засевшая в туалетной кабинке в Южном Бронксе, – больше не улыбается, о нет. Бронка слышит, как она процеживает слова через стиснутые зубы:

– Можешь считать это советом. Да, советом, полезным советом, компенсирующим твою бессмысленную невинность. В ближайшие дни ты многое ув-в-в-в-видишь и поймешь. – Растянутое слово прозвучало как на записи. Словно битый аудиофайл заел или система вдруг не смогла его корректно воспроизвести. – Много нового, мно-о-о-о-ого уникального! Когд-д-д-да это случится, вспомни наш разговор, хорошо? Вспомни, чт-т-то я предложила тебе возможность выжить, а ты отвергла ее. Я протянула тебе руку, а ты ее об-б-божгла. И когда твой внук будет лежать, вырванный из утробы м-м-матери, брошенный на землю и размазанный по ней, как упавшие с мусоровоза отбросы…

Бронка сжимает кулаки.

– Ну все, тебе пи…

И в тот же миг по комнате как будто проходит волна.

Бронка вздрагивает и оглядывается, на миг отвлекшись от Женщины в Кабинке. Волна показалась ей похожей на подземный толчок или на встряску от проехавшей внизу подземки, но рядом ничто не гремит, да и ближайшая линия метро проходит в трех кварталах от них. Бронка не сдвинулась с места, однако ей так не кажется. Что-то изменилось внутри нее.

Женщина в Кабинке все еще продолжает бормотать, и с каждым словом ее голос становится громче и быстрее. Однако почему-то Женщина уходит на второй план. Происходит растяжение… щелчок, словно фрагмент мозаики встает на место. Становление. И вмиг Бронка становится другой. Она становится больше самой себя.