Город, которым мы стали

Открыв глаза, она косится на Венецу – та с открытым ртом таращится на трубу. Бронка улыбается и прекращает танцевать – физически. В мыслях же она все еще пляшет. Она – это город и земля, что под ним, и поэтому Бронка всегда будет танцевать.

– Именно это я и пыталась тебе объяснить, – говорит Бронка, все еще не опуская руку. Теперь Венеца таращится на нее. – Именно эти перемены ты и почувствовала в городе, и именно эту истину тебе придется запомнить. Что бы ты ни увидела, в первую очередь знай – оно происходит наяву. А во вторую – оно может быть опасно. Поняла?

Венеца медленно качает головой, но Бронка подозревает, что это от потрясения, а не от непонимания.

– А ты можешь… Я даже не знаю. Ты можешь заставить любую часть города сделать что угодно?

– Да, могу… Где-то это проще, где-то сложнее. Но это мелочь. – Бронка снова сгибает палец, и труба с ворчанием становится на место. Затем она поднимает другую руку, глядя при этом на Венецу и широко улыбаясь, потому что хотя это танец и умом она понимает, что сейчас случится, увидеть это – совсем другое дело. И кое-что лучше видеть глазами молодых.

Так что, когда сама река, вся ее гладь шириной в пятьсот футов, поднимается в воздух, сгибает локоть и кисть и сжимает пальцы в кулак, образуя гигантскую призрачную пародию на Клепальщицу Роузи, именно восторг Венецы помогает Бронке успокоиться и принять случившееся. Бронка никогда не желала подобной силы. И хотя она знает, почему была избрана и насколько это важно, она никак не могла решить, как ей к этому относиться. Она испытывала лишь обреченность, раздражение и страх перед будущим, однако теперь, когда Венеца восклицает: «Ни фига себе!», – Бронка впервые чувствует радость.

С нотками самодовольства она говорит:

– Да, зрелище и правда чумовое.

– Старушка Би, никто больше не говорит «чумовой», чтоб меня.

– А вот и зря, мне это слово всегда нравилось.

– Только вот… – Венеца, немного хмурится. – Как-то мелковато получается. Если он… символически – часть тебя, да? Я хочу сказать, если это – твоя рука, то твое тело заканчивается где-то через улицу от парка.

– Все не настолько пропорционально. – Да и боро не повторяет ее тело каким-либо предсказуемым образом или силуэтом. На одном только этом берегу, например, можно найти тысячу потенциальных пальцев, которые послушаются ее пятерню, и у некоторых из них есть когти. А сердце боро – это другая река, река Бронкс, конечно же. Зубы боро, гниющие, но еще острые, – это его муниципальное жилье. Уши – тысяча студий звукозаписи, рожденные музыкой буги-даун. А его кости – это камни, древние, как предки, основа всего.

Венеца, похоже, не может оторвать взгляда от речной руки.

– А можешь сделать так, чтобы она показала мне средний палец?

Бронка усмехается и меняет положение руки, чтобы сложить пальцы в нужном жесте. Река следует за ней, изворачивается, и, когда из середины кулака вырывается столп высотой в пятьдесят футов, им обеим в лицо ударяют брызги.

– Ой, фу! – кричит Венеца, но она все равно смеется, утираясь. А затем моргает, уставившись на реку. Бронка подняла ее из русла… но река так и осталась на месте, продолжая неспешно течь, как текла тысячи лет.

– Это другая реальность, не та, к которой ты привыкла, – мягко говорит Бронка.

– Так это что, галлюцинация? Грязная вонючая вода, летящая мне в лицо…

– Не галлюцинация. Просто… реальность небинарна. – Бронка вздыхает, отпускает руку и расслабляет пальцы. Огромная речная рука опускается обратно в русло и выпрямляется, снова становясь рекой – то есть самой собой.

– Нью-Йорков много, – поясняет Бронка. – В некоторых из них сегодня утром, когда ты выходила из метро, ты свернула направо, в других – налево, и еще ты добиралась на работу на динозавре и ела на ланч какие-то стремные муравьиные яйца. А где-то ты подрабатываешь на стороне оперной певицей. Все эти сценарии возможны, и они все произошли, понимаешь?

– Как в научной фантастике? – Венеца склоняет голову набок и задумчиво щурится. – В многомирной интерпретации квантовой механики? Речь об этом?

– Гм, если в «Звездном пути» об этом не говорили, то я не знаю. – Бронка смутно помнит, как смотрела странную серию про вселенную-отражение, где все герои стали злодеями. Указывало на это то, что у всех мужчин была козлиная бородка. А в этом мире злодеи собирают волосы в пучок. Ну да ладно.

– Я расскажу тебе, как возникла Вселенная, – говорит Бронка. – Только эта история не похожа на легенды моего народа, и на легенды твоего народа тоже. Та, что расскажу я, скорее… – Она задумывается, а затем смеется, вспомнив термин. – Она больше похожа на единую теорию поля возникновения Вселенной. Так что постарайся не отвлекаться.

– Давным-давно, когда бытие было еще совсем юным, существовал всего один мир, полный жизни. Никто не скажет, хорошей она была или плохой. Жизнь как жизнь. – Бронка пожимает плечами.