Город-крепость

Всё должно пройти быстро, чтобы Лонгвей не успел даже понять, что гроссбух пропал, пока сюда не прибудут копы. Действовать нужно в последние минуты.

– В канун нового года. Через пять дней. Я подойду к твоему окну, прежде чем направиться в главный зал. Отвлеку Лонгвея и вашу Маму-сан, чтобы ты успела пробраться наверх и спуститься. Потом куплю время Нуо и буду ждать тебя у неё в комнате. Я успею уйти, а Лонгвей ничего не узнает. Но я вернусь за вами.

Мэй Йи сглатывает:

– А до твоего возвращения?

– Держите его внизу, пусть курит. Пока часы не пробьют полночь.

– Как я могу быть уверена, что ты вернёшься? – Вопрос девушки, которую всегда забывали. Снова и снова, и снова.

Коса спадает с её запястья, и я вижу на нём отметину. Тёмное пятно посреди безупречной белизны. Слишком странное, чтобы быть простой тенью, смазанное, как отпечатки пальцев преступника. Подпись одного конкретного престарелого ублюдка.

Чёртов Осаму.

Я смотрю в лицо Мэй Йи, и всё не имеет значения. Плевать, что отец продал девушку ради жалкой суммы денег. Что она может быть сестрой Цзин Линь. Что моя свобода, моя жизнь теперь в её руках. И что ракушку, скорее всего, сделали на фабрике.

Даже когда руки её покрыты синяками, в мире нет ничего прекрасней и целостней, чем она. Чем Мэй Йи.

– Я вернусь за тобой. Несмотря ни на что. – Слова грёбаного героя вырываются из моего рта. Моя лучшая часть – ту, которую пробудила она – тянется к девушке через стекло.

Сомневаюсь, что когда-либо в жизни говорил более искренно.

Дедушка умер рано, но некоторые воспоминания о нём всегда остаются со мной. Как он всякий раз застывал, слыша гул самолёта. Как крепко стискивал трость – вены на правой руке вздымались, как фиолетовые черви.

Мне было пять, когда я наконец-то набрался смелости спросить его о колене. Подбородок его задрожал, облачно-белая бородка затрепетала, словно подхваченная ветром.

– Давным-давно, задолго до рождения твоей матери и тебя, я был на войне. Ты знал об этом?

Я покачал головой.

– Я был лётчиком. Не пилотом истребителя, конечно, я занимался поставками. – Он замолчал, обеими руками сжимая трость, всем весом наваливаясь на небольшой кусок дерева. – Я летел на задание, когда самолёт подбили. Я выжил, но был сильно ранен. Кусок металла попал под коленную чашечку. С тех пор я так и не смог нормально ходить.

Мой юный ум никак не мог понять, почему старая боль спустя столько лет не позволяет человеку ходить. Почему она осталась с ним на всю жизнь.

Но теперь, когда я стал старше, когда прошёл собственные войны и сам заработал раны, я понимаю. В груди разрастается боль, когда я отхожу от окна Мэй Йи, словно напоминание о старой боевой ране. Боль, которую я не могу объяснить. Которая не позволит забыть.

Я думал, что два года пытался стереть прошлое. Избавиться от боли, затолкать её в самую глубину души, куда могут пробраться только кошмары. Но на самом деле просто заморозил её. Боль, застывшая во времени.

Я иду привычной дорогой. Вдоль заводов и фабрик, полных измождённых рабочих, трудящихся на неутомимых механизмах. За угол, где кутается в поеденное молью одеяло беззубый старик, протянув руки для милостыни, словно чашу из плоти и узловатых суставов. Мимо сгорбившихся в дверях проституток с обнажёнными плечами. Рядом пробегают босоногие ребятишки. За кем они бегут? Или от кого? Они просто играют или спасаются бегством?

Раньше я ходил по этим дорогам, не испытывая ни единого чувства. Снова и снова, и снова. Видел эти лица – морщинистые, раскрашенные, бесстрастные, испуганные, пустые – и ничего не ощущал. Даже малейшей досады. Теперь сердце моё готово разорваться от боли. Боли за Цзин Линь, Бона, Ли, Куэна и Чма. За всех несчастных, живущих на этих улицах.

Но пробудилась не только эта боль. Моя собственная, старая боль проникает ещё глубже в сердце, растекается по костям, как лава. Это мучение, из-за которого я чувствую себя как никогда живым, пробудившимся ото сна. Агония от мыслей о ней, осевшая в сердце. Шрапнель, которую никогда, ни за что не удастся достать.

Я практически не голоден, но когда прохожу мимо лавки господина Куна и мерцающей печи с ча сиу бао, покупаю целый пакет. Их жар ощущается через бумагу, поджигает пальцы и ладони. Я думаю о Цзин Линь. Нужно сказать ей, найти телефон и позвонить Эмио.

Или всё же не стоит? Ей сейчас стоит отдыхать, соблюдать постельный режим – наказание врача, которое она нарушит в мгновение ока, если узнает. И если план мой не сработает, если добыть гроссбух не удастся… лучше, если Цзин Линь ничего не будет знать.

Что-то громко, протяжно воет у самых моих ног. Достаточно громко, чтобы я остановился и понадеялся, что не ослышался. С того момента, как вновь попал в город, я постоянно оглядываюсь. Ищу, ищу, ищу одного бесхвостого кота.

Я опускаю голову. Первое, что вижу: грязные лужи, ловящие электрическое мерцание магазинчиков и разливающие его, как золото, у моих ног.

Мрррроооу?