Город-крепость

Я сделал столько плохого, что заслужил смерти. Даже желал её тёмными ночами на крышах, когда ноги опасно свисали над городом, а призрак брата продолжал называть меня хорошим, хотя я знал, что это не так.

Но теперь… теперь я не настолько уверен, что Хиро ошибался. Теперь я хочу жить.

Какая ирония!

Два…

Я закрываю глаза.

Один…

Новый год

ДЭЙ

Выстрел звучит как-то неправильно. Он должен быть громким, ясным. Как тот, который пронзил моё плечо, вырываясь из ствола пистолета, будто разряд молнии. Разрывая время и пространство, как в замедленной съемке.

Нет, сейчас он приглушённый. Как шутиха, раздавленная подошвой ботинка. Эхо без огня или вспышки.

И удара тоже нет. Новая боль не пускает корни под мою кожу. Только плечо ровно, терпимо пульсирует. Напоминает, что кровь ещё течёт по венам. Ещё внутри меня.

Открываю глаза. Я стою. Плечо всё также ноет и пульсирует. Шнурки толстовки туго затянуты вокруг шеи, а Лонгвей стоит напротив. Но рука с пистолетом потеряла решимость. Дуло больше не вжимается мне в лоб. Оно сместилось, как и внимание наркобарона. Он оглядывается на зев открытой двери. Новые выстрелы разрезают темноту, крики звучат всё выше по лестнице.

Рейд начался.

– Что это? – Вопрос Лонгвея уплывает в открытую дверь, теряется в нарастающем шуме.

Нож. Я не медлю. Собираю все оставшиеся силы и рывком хватаю рукоять изогнутого клинка с тиснением. Он старый и церемониальный, предназначенный скорее для шоу, чем для настоящей битвы.

– Что, чёрт побери… – Лонгвей как раз поворачивается, когда я наношу удар. Бросаюсь на него здоровым боком, стараясь собственным весом сбить бандита с ног. Но наркобарон сильнее, чем я ожидал, его тапочки словно прибиты к полу. Он остаётся стоять, но пистолет на полу, вертится как барабан в каком-нибудь ТВ-шоу.

Я тоже вскакиваю на ноги и поворачиваюсь к Лонгвею. Стараюсь не обращать внимания на то, как безвольно повисла правая рука. Как зубы Лонгвея, покрытые золотыми коронками, блестят и скалятся, готовые впиться мне в глотку. И каким бесполезным кажется клинок в моей левой руке.

Особенно если вспомнить, что я не левша.

Лонгвей боец. Он быстро бросается вперёд и наносит мощный апперкот. И так покрытые моей кровью костяшки целятся в лицо. Но на этот раз верёвок нет. Я уклоняюсь, представляя бандиту шанс поколотить воздух, и в то же время поднимаю нож.

Вжик – и чёрная похоронная рубашка расходится. Правое предплечье рассекает длинный порез – прямой, как отвесная линия, аккуратный, как дело рук хирурга. Кровь вырывается наружу одновременно с криком.

Рука за руку. Теперь мы квиты.

Но этому богу ножей и игл ещё за многое нужно заплатить, так что я продолжаю бороться.

Вновь бросаюсь на него. Лонгвей падает – ругаясь, воя и корчась от боли.

Я приземляюсь поверх него. Плечо взрывается от удара; от боли в голове словно взрывается сверхновая. Перед глазами пляшут звёзды, скрывая уродливое лицо Лонгвея. Не обращая на них внимания, я поднимаю лезвие к нежной-нежной коже у самого основания горла. Клинок запутывается в золотой цепи, вырывает у бандита всхлип.

– Всё кончено, Лонгвей. – Рык, вырывающийся из груди, кажется слишком звериным, чтобы действительно быть моим. Но кто ещё сказал бы такие слова? – Тебе конец.

И мне тоже. Они уже здесь, бегут по лестнице, заполняя комнату Лонгвея криками и светом фонариков. Наводняют помещение, как саранча – проникая в каждый уголок с ярким светом и винтовками. Видят Лонгвея, окровавленный нож у его горла и сосредотачиваются на мне.

– Полиция! Бросьте оружие! Поднимите руки, чтобы мы их видели! – кричит кто-то, когда свет фонарей останавливается на мне. Даже под закрытыми веками полыхает оранжевое зарево.

Отбрасываю нож на пол, подальше от Лонгвея. Поднимаю здоровую руку высоко над головой. Сдаюсь. Один из копов хватает мои руки и заводит их за спину. До слуха доносится звон наручников, затем щелчки. Браслеты плотно обхватывают мои запястья – моя холодная металлическая судьба.

МЭЙ ЙИ

Полицейские выходят из борделя по одному или парами. Тоненькая струйка в сравнении с тем потоком, что хлынул внутрь несколько минут назад, словно где-то прорвало плотину пистолетов и фонарей. Почти все ведут с собой людей. На многих, например, на Фанге, членах Братства и на клиентах из главного зала, надеты наручники. Другие, как Инь Ю и Мама-сан, свободны. Некоторые не выходят вообще.

Я нигде не вижу Дэя или сестру. С каждым новым незнакомым незнакомцем, появляющимся из дверей, сердце моё падает всё ниже, будто шарик из которого медленно выходит воздух.

Умоляю, пусть они будут живы… Я не успеваю закончить мысль, когда в дверях появляется Дэй. Его выталкивают из борделя, руки сцеплены за спиной. Лицо морщится – боль, боль и снова боль. Я вижу наручники, вижу конвоирующего его полицейского. Паника нарастает.

Я бегу к офицеру.

– Вы совершаете ошибку!