Город лестниц

– Счастлив признаться, что да, спланировал загодя, – весело отвечает он.

Шара застывает на месте: теперь она видит, почему он отворачивался.

Лицо очень похоже: та же квадратная сильная челюсть, та же обаятельная улыбка. Вот только запавшие, словно бы вдавленные глубоко в череп глаза, темные, почти черные.

Времени на раздумья нет – она разворачивается и бежит прочь.

И тут кто-то – а точнее, невысокий парнишка совершенно безобидного вида – подскакивает и выставляет ей подножку. Она падает на землю.

Незнакомец встает со скамьи и подходит к ней, любезно улыбаясь.

– А я-то думал: придешь ты, не придешь, – говорит он, – но решил, что если напишу про товос-ва – дело в шляпе. В конце концов, именно я его научил этой игре. Весьма приятно, что это сработало!

Она пытается подняться. Незнакомец что-то бормочет и делает в ее сторону какой-то жест. Над ухом что-то громко щелкает, как кнутом. Она смотрит вниз и понимает, что стала полностью прозрачной: сквозь ноги, точнее, то место, где должны быть ее ноги, прекрасно видно камни мостовой.

«Кладовка Парнези», догадывается Шара. И тут же кто-то прижимает к ее рту тряпку: ноздри наполняются удушливыми парами, глаза заволакивает, и ей разом становится трудно стоять.

Она падает им на руки. Сколько их? Двое, трое? Незнакомец – Воханнес, который оказался не Воханнесом, – вытирает нос.

– Очень хорошо, – говорит он. – Пойдемте.

Они несут ее вдоль берега реки. Пары все больше туманят голову. Она думает: «Почему никто не бросается мне на помощь?» Но зеваки лишь с любопытством провожают взглядом мужчин, которые идут так, словно несут что-то тяжелое и невидимое.

А потом Шара сдается. Пары сгущаются, и она засыпает.

За снежными холмами,
У замерзшей реки,
За ближней рощей
Я буду ждать тебя.
Я всегда буду ждать тебя там.
Мой огонь не погаснет
Светом среди холода,
Станет светом для тебя и меня,
Ибо такова сила моей любви.
И хотя иногда кажется, что меня нет,
Знай, что мой костер всегда рядом
С теми, кто любит
И готов делиться любовью.

Книга Красного Лотоса, часть II, 9.12–9.24

Семейные связи

Она приходит в себя и видит гладкую серую стену. В легкие затекает струйка воздуха, и тело заходится в приступе кашля.

– Ага! – весело кричит кто-то. – Батюшки! Да она никак очнулась!

Шара перекатывается на другой бок, в голове плещутся туман и дурман. Она в пустой комнате без единого окна, и все-таки эта комната кажется ей смутно знакомой.

В комнате две двери: одна закрытая, другая открытая. Незнакомец стоит в проеме открытой двери. Теперь на нем традиционная колкастанская роба. Он улыбается, но глубоко сидящие глаза поблескивают, как влажные камушки.

– Я действительно не понимаю, – тянет он, – что он в тебе нашел.

Шара медленно смигивает. «Хлороформ, – так же медленно вспоминает она. – Еще час ждать, пока в голове прояснится…»

– Ты, насколько я вижу, обычная мелкая сайпурочка, – брезгливо продолжает незнакомец. – Низенькая, коричневая, как грязь, – точнее, коричневая, как глина, – вот как следует о вас о говорить. Цвет земли, мускусный и мерзкий, неестественно темный для плоти. И нос у тебя крючком, и подбородок, как у всех у вас, безвольный. Запястья тоже типичные для вашего племени: тонюсенькие и хрупкие. Руки волосатые, непривлекательные, как и остальное твое тело. Да уж, полагаю, тебе приходится частенько бриться, и все равно, сколько ни скребись – твое тело даже в сравнение не идет с освященной плотью женщины из Святых земель. Груди у тебя не болтаются мешками, как часто случается у самок вашей породы, но на них и смотреть не стоит – их почитай что и нет. А уж глаза у тебя, милая… Ты только посмотри на эти очки. Ты без них хоть видишь, а? Я даже представить себе не могу, каково это? Быть таким малорослым уродцем, случайным выкидышем природы? Какая же грустная у тебя жизнь – ведь ты существо из земель праха, человечек из глины…

И он качает головой, улыбаясь, – и улыбка эта глядится жуткой пародией на улыбку Во. Та – безмерно обаятельна, а эта – о, это гримаса едва сдерживаемого гнева.

– Однако истинная природа вашего преступления, подлинный смысл проступка – в том, что вы отказываетесь признавать это! Вы не желаете признать свою вину – подленькую и гадкую, как и все вы! Вам неведом стыд! Вы не покрываете тело! Вы не склоняетесь к нашим ногам! Вы отказываетесь признавать, что вы, существа, которых не коснулись боги, лишенные благословений, прозябающие во тьме невежества, – вы не нужны! Вы случайный продукт, ненадобный этому миру, где вас терпят исключительно в качестве рабов! Вы еще смеете на что-то претендовать – и вот это и есть ваш подлинный смертный грех. Впрочем, не уверен, что существа вашей породы способны на грех, а не подобны здесь бессмысленным животным…