Город лестниц

– Нет, – спокойно отвечает Шара. – Пытки я видела. Это даже близко не стояло. И потом, под наркотиком люди говорят… скажем, правду. А под пыткой – то, что вы хотите услышать. К тому же люди склонны считать этот метод допроса более щадящим. Хотя бы потому, что потом никто не может сказать с точностью, было это или нет.

– Как же хорошо, что я осталась в армии, – бормочет Мулагеш. – И не пошла в разведку. Как мерзко на душе-то сразу стало…

– Было бы еще мерзее, если бы мы не получали в ходе допросов информацию, которая позволяет спасти множество жизней.

– Выходит, мораль мы оставляем за порогом допросной камеры.

– У государств нет морали, – говорит Шара, по памяти цитируя тетушку Винью. – Только интересы.

– А хоть бы и так. Но все равно… вы – и это все… как-то не вяжется.

– Почему?

– Ну… Меня не было в Галадеше, когда разразился тот скандал с Национальной партией. Впрочем, новость и так повсюду разлетелась. Все, абсолютно все обсуждали эту историю. У всех на глазах блестящая карьера кандидата в премьер-министры рассыпалась в труху… Плюс еще эта попытка самоубийства партийного казначея – нет ничего постыднее, чем попытаться благородно уйти из жизни и потерпеть неудачу… Но больше всего обсуждали девушку, из-за которой все и случилось. Девушку, которая слишком сильно раскачала лодку.

Шара медленно смаргивает. Дальше по коридору стоят трое полицейских и разговаривают на повышенных тонах, причем все злее и злее.

– Все говорили: она не виновата, – продолжает Мулагеш. – Просто слишком молоденькая, вот и не разобралась. Сколько ей было – двадцать? Запальчивая, неопытная – не понимала еще, что некоторых коррупционеров трогать нельзя. Что в змеиное гнездо голыми руками не лезут.

Из кабинета выскакивает разъяренная секретарша и сердито призывает полицейских к порядку. Обменявшись злющими взглядами, те расходятся.

– Она следовала велениям сердца, – говорит Мулагеш, – а не разума. Ну и наворотила лишнего.

Шара смотрит на парнишку в камере: тот ерзает, готовясь то ли заплакать, то ли рассмеяться.

– Я всегда считала, – продолжает Мулагеш, – что та девушка – хороший человек, которому досталась поганая работа. Вот и все.

Мальчик откидывается на стуле и упирается затылком в стену. Глаза у него остекленелые, невидящие. Шара захлопывает смотровую щель.

Так, хватит.

– Простите, но мне пора, – говорит она, открывает дверь, проскальзывает внутрь и запирает ее за собой.

В жизни не была она так счастлива, заходя в тюремную камеру.

* * *

Парнишка пытается сфокусироваться:

– Кто здесь?

Шара успокаивает его:

– Тихо, тихо. Не волнуйся. Это я. Все хорошо.

– Кто? Кто это? – Он облизывает губы. Одежда его мокра от пота.

– Тебе нужно успокоиться и расслабиться. Ты выздоравливаешь.

– Правда?

– Да. Ты упал и стукнулся головой. Не помнишь?

Он напряженно щурится, силясь разобраться:

– Может быть… Мне кажется… я упал… на той вечеринке…

– Да. И мы поместили тебя в прохладное темное место. Чтобы ты успокоился. Ты перевозбудился немного, но теперь все будет хорошо.

– Правда? Со мной правда все будет хорошо?

– Конечно. Ты же в больнице. Просто полежишь здесь еще немного, на всякий случай.

– Нет! Нельзя, мне нужно идти! Я должен… – И он возится на стуле, пытаясь встать.

– Что ты должен сделать?

– Я должен вернуться к остальным.

– К кому? К твоим друзьям?

Он сглатывает и кивает. Дыхание становится частым и тяжелым. Перед глазами у него сейчас мелькают дрыгающиеся тени, взрываются кислотные цвета, проносятся холодные огни…

– Ну полно, куда ты пойдешь в таком состоянии? – повторяет она.

Он пытается ответить на вопрос:

– Н-нет… мне нужно… идти…

– Боюсь, ничего из этого не получится, – успокаивающе говорит она. – Ты нуждаешься в уходе и лечении. Но мы можем предупредить твоих друзей. Где их найти?

– Где? – растерянно переспрашивает он.

– Да. Где живут твои друзья?

– Они… они в другом месте. Это место из другого места. Мне… мне так кажется.

– Хорошо. А где находится это место?

Он трет глаза. А когда поднимает взгляд, Шара видит, что там лопнуло несколько сосудов.

– Где? – повторяет она.

– Это… это не такое место, как здесь. Оно… древнее. Где все так, как должно быть.

– Как должно быть?

– Да, как должно быть. Все должно быть так, как там.

– А как ты попадаешь в то место, где тебя ждут друзья?

– Трудно объяснить.

И он смотрит на лампу под потолком. Потом в сторону, словно ему больно смотреть на свет. А потом мямлит:

– Мир… он стертый. То есть истертый.

– В смысле?

– Он неполон. Город неполон. Есть места, где что-то стояло, а теперь пусто. Его забрали. Соединительная… – тут он мучительно морщит лоб, – …ткань. Но все это можно увидеть. Попасть туда. В то место. Если ты оттуда. Золото… закоптилось. Но все равно блестит. Жемчужина раскололась. Но город… все равно стоит. Он здесь… – и он стучит по груди… – он такой, как здесь.

– Значит, вот так люди исчезают?

Парнишка смеется:

– Исчезают? Какая… чушь…

Он находит саму эту идею настолько комичной, что едва не падает со стула.

Шара пытается зайти с другой стороны:

– Зачем ты пришел сегодня вечером на вечеринку?

– Сегодня вечером?

– Да.