Город лестниц

И в ней кто-то есть, и он тянет ее к себе.

Она влетает. Свет угасает.

Эти холмы полые, ты знала?

Хотя нет, это не холмы. Это статуи.

А ты знаешь, кого они изображают?

У дальней стены пещеры кто-то сидит. Она их не видит. Кажется, вон там есть кто-то высокий, в серой плотной, просторной одежде…

Лица она не видит, но чувствует на себе взгляды.

НУ ЗДРАВСТВУЙ. МЫ ЗАЖДАЛИСЬ.

Рук она не видит, но чувствует, что кто-то схватил ее и не отпускает.

ТЫ КАК СЮДА ПОПАЛА? ВПРОЧЕМ, КАКАЯ РАЗНИЦА? ВЫПУСТИ МЕНЯ.

Движения она тоже не видит, но чувствует, как смыкаются вокруг стены.

ВЫПУСТИ МЕНЯ. ТЫ ДОЛЖНА ВЫПУСТИТЬ МЕНЯ.

Серая ткань хлопает на ветру. Все ближе, ближе, хотя ничего не видно.

ОНИ НЕ ИМЕЛИ ПРАВА. НЕ ИМЕЛИ ПРАВА ТАК СО МНОЙ ПОСТУПАТЬ!

Шара пытается вырваться. Упирается ладонями, хочет оттолкнуться. Пусти! Пусти!

ТЫ ДОЛЖНА ВЫПУСТИТЬ МЕНЯ.

И тут во тьме вспыхивает яркое пламя.

* * *

Шара не сразу понимает, что стоит посреди камеры. А перед ней пылает огонь, отсветы пламени мечутся по каменным стенам, прямо как в пещере. Такой же, как в ее видениях. Она в пещере? И тут она слышит истошные крики Мулагеш: «Шара! Шара! Уходи оттуда немедленно! Что ты стоишь! Выходи, разрази тебя гром!» И понимает – да это же допросная камера, а она в ней…

А еще рядом слышится еще один голос. Кто-то вопит, отчаянно, на пределе громкости.

И тут пылающий встает на ноги, смотрит на нее и протягивает руки.

И среди пламени она различает лицо, вспухающие волдыри и треснувшую кожу.

Это парнишка. Он горит, словно его облили керосином и подожгли.

Он открывает рот, чтобы снова закричать. Пламя заливается ему в глотку, кипит и вздувается на языке слюна.

Дверь за ней распахивается настежь. Мулагеш хватает ее и выволакивает в коридор.

Дверь камеры захлопывается, просветы и щели полыхают огнем. В дверь с той стороны колотят, за дверью визжат. Подбегают полицейские, они растеряны, не знают, что делать.

– Ох ты ж, – выдыхает Мулагеш. – Во имя всех морей! Да что ж это творится, мать его за ногу! Одеяла несите! Надо сбить огонь с этого человека! Шевелись, шевелись, я сказала!

С той стороны стучат все слабее. В воздухе разливается запах горелого жира, прямо как в свечной лавке. К двери наконец-то подносят одеяла, но из-под нее уже валит темный дым.

Они собираются с духом и открывают дверь. Изнутри камера вся почернела и выгорела. Там стоит густой, как черная вода, дым, завивающийся толстыми кольцами.

– Нет, – бормочет Мулагеш. – Нет. Ох. Опоздали мы. Опоздали.

В черном море медленно всплывает силуэт – скорчившееся на полу тело. Шара хочет подойти, но Мулагеш решительно отталкивает ее прочь.

* * *

В участке царит дикий переполох. В коридорах давка, люди орут и визжат, ломятся к выходу. Шара хочет спросить, с чего такой шум, но в голове пусто, и язык не ворочается.

Сквозь толпу к ней прорываются сайпурские солдаты. Она чувствует, как Мулагеш пихает ее в спину, и она оказывается в их объятиях. Чувствует, как ее выволакивают наружу, выдирая из ополоумевшей толпы.

Она чувствует, но не осознает. Наверное, это и есть шок. Даже любопытно наблюдать за собой со стороны…

Ее запихивают в машину вместе с Мулагеш и двумя солдатами. Питри тревожно оглядывается. Мулагеш приказывает: «Жми в посольство! Давай, чего ждешь!» Авто трогается, рядом чихает мотор броневика с гербом губернатора полиса, и машина пристраивается им в хвост.

– За крышами наблюдаем! – рявкает Мулагеш на солдат. – За переулками смотрим!

– Что вы хотите, чтоб они увидели? – тихо спрашивает Шара.

– Вы что, рехнулись?! Убийц они вылавливают! За шесть часов на вас дважды напали, дважды, вы понимаете – нет? Во имя всех морей, как он это провернул-то… Какое-то устройство? Фляжка с маслом? И как полиция это прохлопала! Может, они ему же и пронесли в камеру? С них, зараз, станется…

Ах, вот оно что. Мулагеш считает, что парнишка на нее напал.

Но он – не напал. «Я точно знаю, что случилось. Правда, раньше о таком мне приходилось лишь читать…»

– Я была без сознания, – говорит Шара. – А что вы видели?

– Нет, вы были в сознании! – возражает Мулагеш. – Вы стояли, смотрели на него. Прямо в глаза. Я не знаю, я думала, вы ему там голову морочите. А потом вы подошли к двери, открыли смотровую щель – и я смогла заглянуть внутрь. Вы сказали что-то о свете и развернулись, а потом вы двое просто… уставились друг на друга!

– И долго это продолжалось?

– Адский ад, понятия не имею. Потом он просто… вспыхнул. Я не заметила, чтобы он на что-то нажал или вытащил. Кнопку не нажимал, зажигалки в руках не было. Он даже не шевелился, когда это случилось! Я не знаю, чем он воспользовался, но я хочу знать, что это было. Может, у них не одна такая штука.

– А… вы голос в комнате не слышали?

– Что?

– Голос не слышали? Пока мы смотрели друг на друга?

Мулагеш отводит глаза от улицы и поворачивается к Шаре:

– Это все шок. Вам нужно прилечь и отдохнуть. Делами займусь я. Я знаю, что делать. Это мои обязанности. Хорошо?

«Он говорил со мной из сердца мира. Впрочем, нет. Он и был сердцем этого мира».