Город лжи. Любовь. Секс. Смерть. Вся правда о Тегеране

Амир встретился с товарищами на пересечении Вали-Аср с улицей Бехешти. Здесь собралась огромная толпа. Молодая женщина вывезла свою мать в инвалидной коляске. Рабочие стояли бок о бок с детьми из обеспеченных семей, студентами, домохозяйками. И все кричали хором: «РЕФЕРЕНДУМ! РЕФЕРЕНДУМ!»

Амир поднял выше камеру, чтобы запечатлеть, как девушки обмениваются поцелуями. Затем толпа стала скандировать имя человека, с которым связывала свои надежды и которого хотела видеть президентом, – Мир-Хоссейна Мусави. «МУСАВИ, МУСАВИ!» – не прекращались крики.

Никто не понял, откуда раздались выстрелы, и поначалу никто даже не осознал, что это выстрелы. Просто все вдруг завопили и забегали в панике. Снова послышались выстрелы. Амир тоже побежал и едва не споткнулся о лежащего на земле парня с капающей из уха кровью и кровавыми пятнами на лбу. Друзья пытались поднять его и оттащить в сторону.

В этот момент Амир почувствовал, что должен в память о своих родителях проявить смелость, как в свое время делали это они. Первым шагом он поставил себе вести блог и посещать мероприятия активистов.

Группа состояла из журналистов, блогеров, правозащитников, режиссеров и членов движения по защите прав женщин. Сегодня они договорились встретиться у Амира, поскольку он меньше всего привлекал внимание. Некоторые были убеждены, что их дома полны жучков и постоянно прослушиваются. Не так давно они встречались в кафе, порой в компании самих хозяев. Но хозяевам приказали установить камеры и вести записи, которые следовало предъявлять по требованию полицейских или других представителей власти. Владельцы кафе «Прага» отказались устанавливать камеры наблюдения, и его закрыли.

После выборов 2013 года прошло всего пару месяцев, но уже наступила ожидаемая реакция. Более десятка журналистов посадили в Эвин по обвинению в «контактах с иностранцами» – их друзьями и коллегами, которые уехали в Лондон и работали в Персидском отделе Би-би-си.

Когда начали прибывать первые товарищи, Амир открыл пластиковую бутылку с арак-саги – самогонкой, купленной на черном рынке у Эдвина, торговца-армянина, чьи волосы были завязаны в хвост, а руки стали мускулистыми от постоянного перетаскивания ящиков. Бизнес у Эдвина шел отлично. Он продавал свой товар всем, от государственных служащих до золотой молодежи. Спрос на вино в северном Тегеране был огромным; по большей части клиенты довольствовались дешевым «Франсуа Дюлак», но раз в год он распродавал и запасы восхитительного домашнего вина своего дяди. Производя его, они особенно не рисковали, поскольку были армянами-христианами, а христианам разрешалось делать вино для собственного употребления.

Амир разлил напитки, и все принялись вынимать аккумуляторы из мобильных, поскольку ходили слухи, что можно прослушивать даже выключенные телефоны. Одна из журналисток, Фереште, зачитала сообщение, которое ей переслали из «Эршада», Министерства культуры и исламской ориентации Ирана: «НАПОМИНАЕМ ВСЕМ ЖУРНАЛИСТАМ, ЧТО СРЕДИ НАС НАХОДЯТСЯ ШПИОНЫ. ВСЕ ПОДДЕРЖИВАЮЩИЕ СВЯЗИ С БРИТАНЦАМИ БУДУТ ПРИЧИСЛЕНЫ К ШПИОНАМ».

– В последнее время они там с ума посходили с этими сообщениями. Нашему редактору постоянно названивают то из разведки, то из министерства, – сказала Бита, сотрудница одной прогрессивной газеты, которую за последние несколько лет закрывали бессчетное количество раз.

По словам Биты, в редакции газет даже по ночам приходят факсы с указаниями, что издавать, а что нет. Министерство информации постоянно проверяет содержание статей перед публикацией.

– Нуризад написал еще одно письмо. Как всегда. Он делает вид, что сдается, а они – что не обращают внимания, – сказал Бехзад, инженер-строитель и по совместительству блогер, близкий друг Амира.

Мохаммад Нуризад, известный кинорежиссер и бывший журналист, сотрудник газеты «Кайхан», крайне консервативного рупора режима (ее главреда назначает сам Высший руководитель Хаменеи), некогда расточал настолько слащавые речи в адрес правящих кругов, что некоторые диссиденты в насмешку называли его членом внутреннего гарема Высшего руководителя. Но протесты все изменили. Нуризад написал на удивление смелое открытое письмо, в котором критиковал Хаменеи и призывал его извиниться перед народом. Его не заставили замолчать даже семьдесят дней заключения в одиночной камере. Как не заставили изменить свое мнение и жестокие допросы. Проведя 170 дней в тюрьме, он продолжил бороться единственным известным ему способом: письмами. Как бы строго с ним ни обходились, он всякий раз выступал с очередным обличающим режим посланием. Он не прекращал писать даже под угрозой смерти. Поэтому режим просто сделал вид, что не слышит его. И это оказалось, пусть и непреднамеренно, хорошей тактикой, поскольку люди вскоре потеряли интерес к его письмам, разочарованные отсутствием реакции. Подумаешь, очередное письмо, которое все равно ничего не изменит.