Город М

Иногда «болезнь» ее выматывала. В маме вдруг как будто выключали жизнь: она с утра не могла подняться с двуспальной кровати, в которой папа больше не спал, тихо стонала, закрыв лицо тонкими руками, и только просила домработницу сделать тише и темнее. Ее мучил малейший шум, мельчайший лучик света. Поэтому в такие дни Леша не приближался к маме и вообще старался из своей комнаты не выглядывать. Иногда в такие дни мама сама приходила к нему, призраком вставала на пороге, зябко кутаясь в шаль, щурясь на свет. Тогда Леша замирал на месте, будто мама не увидит его, если он не будет двигаться. Мама могла просто стоять на пороге, долго пронзая взглядом предметы в комнате, будто разыскивая что-то конкретное. И могла тут же сорваться из-за какой-нибудь мелочи. Например, сшибить чашку с горячим чаем со стола, где Леша оставил ее всего пару минут назад, с криком: «Что за свинарник! Кто ставит чашки по всей квартире, кто тебя только воспитывал!» А потом, когда домработница собирала осколки, нависала над Лешой коршуном, страшно выпучив на него немигающие глаза, и повторяла: «Смотри, смотри, до чего ты меня довел! Неуклюжий! Тебе не стыдно? Твой брат никогда бы так не поступил!»

Леше не было стыдно, только страшно.

Из-за мамы, когда он не знал, что ему сделать, чтобы все прекратилось.

Но больше всего из-за брата.

У него не было никакого брата.

И в то же время Леша чувствовал: он был.

Брат бликовал едва заметным глазу фантомом на пустующем стуле за столом. Проступал тонкими линиями рядом с кроватью, когда папа гасил свет в Лешиной комнате перед сном. В ванной за шторкой, пока Леша чистил зубы, или между пальто в прихожей, когда Леша одевался в школу. Фигура брата преследовала его и оставляла, только когда Леша делал шаг на улицу. В том мире, мире «снаружи», брата не существовало. Но как только он закрывал за собой дверь в прихожую, брат вновь тут же появлялся. Стоял в коридоре и ждал. Идеальный. Белый. Недвижимый, как безупречная статуя.

Со временем фигура брата приобретала объем, вес, начала задерживаться, стоя где-то на периферии зрения, и уже не стремилась тут же пропадать, стоило Леше перевести на нее взгляд. Теперь Леша засыпал и чувствовал, как взгляд идеальной статуи из маминого воображения дырявит его из угла.

Однажды маме стало хуже. Хуже, чем обычно. Хотя папа продолжал уверять, что мама идет на поправку, она была все дальше, ее речь была все страннее, а заслуги брата становились все более невероятными и недостижимыми. Хороший мальчик, отличник, юный гений, ангел во плоти. И однажды ночью, когда Леша снова лежал в кровати, натянув на седую голову одеяло и усиленно пытаясь думать о чем угодно, но только не о фигуре в углу комнаты, мама подожгла папину библиотеку. Самого папы дома не было. Леша примчался на крики домработницы. Та стояла в дверях, залитых рыжим, точно апельсиновый сок, светом. Из дверей валил дым, нос и горло тут же заложило, обожгло глаза. А мама с диким хохотом танцевала посреди библиотеки, кружилась среди языков пламени, словно в поле рыже-алых цветов, пытаясь поймать летавший по комнате серый пепел.

Маму спасли. Но это была последняя капля – папа и мама поругались. Поругались сильно. Леша слышал, как они кричали друг на друга, не уверенный в том, на какую именно маму – танцующую от радости или злобно щурящуюся от любой вспышки света, – кричит папа. И какая именно мама кричит на него в ответ. В любом случае, Лешу бросили обе. В февральскую ночь, через пару недель после скандала, мама вышла на улицу в одной ночной рубашке и больше не вернулась.

Леша плохо помнил, как она исчезла. Помнил только, как стоял в коридоре и смотрел в черноту дверного проема, глядящего в равнодушный холодный подъезд. А еще помнил, как немели руки, но не от холода или маминого поступка. А от осознания: мама ушла, а Он, Брат, этот чужак родом из маминого бреда, остался. Он стоял сразу за его спиной – несуществующий, но реальный. И теперь Леша оказался с ним один на один.

Следующим воспоминанием стали похороны. Пышные, будто это был какой-то праздник, и Леша даже удивился, как не соответствует все это внешнее – нанятый папой оркестр, множество цветов, красивые наряды гостей – причине происходящего. Гроб был закрыт – Леше даже показалось, что, может, мама не там. Но какое-то внутреннее чувство подсказывало ему: она там, там и останется. Леше представилось, что это очередной день, когда у мамы выключили жизнь, – она заперлась, только на этот раз не в комнате, и никого не хочет видеть. Леша подумал, что мама просто наконец определилась, какой образ ей больше по душе. Он помнил, как красивая крышка исчезла под слоями земли. Он помнил, что тогда сказал папа: «Цветы бы ей понравились».

Теперь Леша жалел, что не спросил тогда у папы, что бы понравилось ему.