Читаем Город мастеров, или Сказка о двух горбунах полностью

К а р а к о л ь. Спасибо, дядюшка Нинош! Ну и пирог! Недаром его испек сам старшина пирожного цеха, лучший мастер слойки и сдобы!

М а т у ш к а  М а р л и. А от меня вот тебе ко дню рождения два самых лучших персика. Только что с дерева!

Т е т у ш к а  М и м и л ь. А от меня две самые красивые пряжки - на шляпу и на пояс.

К а р а к о л ь. Спасибо, матушка Марли! Спасибо, тетушка Мимиль!

Б а б у ш к а  Т а ф а р о. А мне, внучек, нечего тебе подарить. Разве погадать тебе ради твоего рождения?

К а р а к о л ь. А что мне гадать, бабушка Тафаро? Люди гадают на счастье, а мое счастье всегда при мне, как и горб на спине.

Б а б у ш к а  Т а ф а р о. Что верно, то верно. Ты хоть и горбат, а в сорочке родился. Да ведь я, кроме гадания, ничем тебя угостить не могу. Уж позволь мне, старухе, судьбу твою сказать. (Разбрасывает перед Караколем колоду старинных карт.) Выбирай? Каждый сам себе судьбу выбирает.

Караколь берет три карты.

Ну, покажи, какие карты тебе выпали? Что ж! Счастлив будешь, красив будешь, женишься на первой красавице в городе. А ты не смейся! Нельзя смеяться, когда тебе гадают.

К а р а к о л ь. Да уж лучше мне смеяться, чем плакать, бабушка Тафаро. Так она и пойдет за меня, за горбатого метельщика, первая красавица в городе! (Оглядывается на тот дом, где живет старшина златошвейного цеха.)

В это время на балконе появляется дочь старшины, Вероника.

Б а б у ш к а  Т а ф а р о. Метла-то у тебя к руке не приросла.

К а р а к о л ь. Зато горб к спине навсегда прирос.

Б а б у ш к а  Т а ф а р о. А что горб? Горбы всякие бывают. Вот хоть на птицу мою погляди. Если ей крылья поднять да сложить, сбоку покажется, будто у нее тоже горб за спиной. Как у тебя. А расправь птица крылья - и никакого горба нет.

К а р а к о л ь. Эх, бабушка Тафаро, я бы и рад расправить свои крылышки, да не умею.

Б а б у ш к а  Т а ф а р о. Ты-то не умеешь! Ну ладно, погоди. Сам увидишь. Не будет у тебя горба. Хочешь - смейся надо мной, хочешь - верь!

К а р а к о л ь. А когда же это будет, бабушка?

Б а б у ш к а  Т а ф а р о. Когда твой день придет и час настанет.

К а р а к о л ь. А когда же он настанет, мой час?

Б а б у ш к а  Т а ф а р о. Так тебе всё и скажи! Да уж ладно - слушай! Когда маленький у большого меч из рук выбьет, когда эта площадь лесом покроется, когда горбатого возьмет могила, тогда и ты и город от горба избавитесь.

К а р а к о л ь. Вот разве что так? Погоди, горбатый, пока тебя могила не исправит, а до той поры и с горбом походи. Велика ли беда! Улитка целый дом на спине носит, да и то не жалуется. Ну, спасибо тебе, бабушка, на добром слове.

В е р о н и к а (с балкона). А ты разве не знаешь, Караколь, - за гаданье нельзя благодарить, а то не сбудется. Подойди-ка сюда! Отчего тебя так давно не было видно? Весь город по тебе скучал: утром никто не поет, вечером никто не смеется. Ты где пропадал?

К а р а к о л ь. В лесу был, где метелки мои растут. Столько веников нарезал, что весь сор из города можно вымести. А какое дерево я приглядел к Майскому дню! Вот вам с него веточка (понижая голос), а заодно и весточка.

В е р о н и к а. Ах, милый Караколь!

К а р а к о л ь (взбирается на выступ стены, подает Веронике цветущую ветку вместе с какой-то запиской и говорит почти шепотом). В лесу пока что тихо. Цветы уже цветут, а ягодки еще впереди.

В это время под балконом появляется сын нового бургомистра, часовщика Нанасса Мушерона, Нанасс Мушерон Младший, по прозвищу "Клик-Кляк". Он одет чрезвычайно нарядно. На пальцах - перстни чуть ли не до самых ногтей, на шляпе, на поясе - блестящие пряжки. Из всех карманов тянутся и свешиваются цепочки от часов.

К л и к - К л я к. Доброе утро, прекрасная Вероника! Зачем этот горбун вскарабкался под самый ваш балкон? Кажется, он вам что-то принес?

В е р о н и к а. Да... Принес... Вот эту веточку.

К л и к - К л я к. Гм!.. И ради этой веточки он залез так высоко? Смотри, Караколь, ты сейчас свалишься и у тебя вырастет второй горб.

К а р а к о л ь. Не бойся за меня, дорогой К л и к - К л я к. У меня в горбу спрятаны крылья. Я умею не только взлетать вверх, но и спускаться вниз. (Легко соскакивает с уступа прямо на плечи Клик-Кляка, а потом на землю.)

К л и к - К л я к. Ах!.. (Приседает.)

К а р а к о л ь (заглядывает ему в лицо). Видишь, как это просто. А вот удается ли так же ловко спрыгнуть на землю твоему папаше, нашему новому бургомистру? Уж больно он высоко забрался.

К л и к - К л я к. Молчи, мерзкая улитка! Знаешь, что тебе будет за такие слова?

В е р о н и к а. А что будет?

К л и к - К л я к. А то же самое, что случилось с вашим братом, Фиреном-младшим. Уж не от него ли весточку принес вам этот бездельник?

В е р о н и к а. Я запрещаю тебе, Нанасс Мушерон, даже упоминать имя Фирена! И ты бы хорошо сделал, если бы убрался подальше от нашего дома. А то видишь - у меня тут много горшков с цветами. Они очень тяжелые и могут случайно упасть тебе на голову. Прощай! (Хочет уйти.)

К л и к - К л я к (жалобно). Прекрасная Вероника! Куда же вы? Простите меня! У меня сегодня такой большой праздник - день моего рождения.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза