Город на янтарном берегу

Можно было протанцевать все па, как и в предыдущие разы, однако Катерине это внезапно показалось глупым. Этот Вернер не выглядел глупцом, и потому она просто вытащила из сумки три заветных письма, три своих орешка для Золушки, и протянула ему через калитку.

– Вот. Это случайно не вы написали?

Нахмурившись, он взял у нее конверты, повертел, прочел адреса. Постоял еще, посмотрел и вдруг провел ладонью по желтой бумаге, словно погладил. У Катерины екнуло сердце. Мужчина поднял взгляд, посмотрел на нее и на Даниила уже по-другому – цепко, резко, внимательно. Повисла пауза, которую никто не нарушал. Вернер молчал, сжимая конверты, словно прикидывал что-то, а потом отпер замок на калитке и велел:

– Заходите.

11

Вместе с волнами седыми хотел он

отправиться в море,

С северным ветром поспорить,

на Севера дочь подивиться,

Может быть, Севера дочь, владычица бурь и сполохов,

Рану души уврачует, остудит горящее сердце.

Дом у него оказался просторный, пахнущий ореховым деревом отделки и вездесущим кофе, наркотиком трудоголиков. На стенах висели картины, в основном пейзажи, и, судя по всему, оригиналы, – Даниил заинтересованно приостановился у одной из них. Катерина в живописи разбиралась лучше, чем в музыке, но художников не узнала. Да и до картин ли тут?

Вернер привел гостей в просторную столовую, совмещенную с кухней, и указал на стулья у большого стола. Катерина села, Даниил тоже, но поодаль. Он молчал, словно понимая: ситуация изменилась, и тут его вмешательство не требуется. Ничего не спрашивая, Вернер положил письма на стол, включил кофеварку и поставил под нее две чашки, а сам взял со стола свою. Видимо, когда раздался звонок в дверь, он пил кофе и читал газету. Кофеварка издавала странные звуки, двумя тонкими струйками лила кофе в чашки, и никто не мешал ее деловой песне. Только когда кофе был готов, Вернер поставил перед гостями по чашке, сел напротив Катерины и задал первый вопрос:

– Откуда у вас эти письма?

– Я нашла их в маминых вещах.

– И как зовут вашу мать?

– Звали, – произнесла она осторожно. Если Катерина уже успела как-то смириться с тем фактом, что мамы больше нет, то этот человек (определенно тот, которого она искала!) еще ничего не знал. – Моя мама умерла два года назад. К сожалению.

– Умерла? – переспросил Вернер, и на его жестком, красивом лице проступила растерянность. Он повторил грубее и громче: – Как ее звали?

– Марина. Марина Туманова.

– У тебя есть ее фотография?

Катерина, не обращая внимания, что Вернер внезапно перешел на «ты», кивнула, открыла сумку и достала кошелек. Там в специальном пластиковом окошке всегда была мамина фотография – снимок самого близкого и дорогого человека. Какая разница, что ее больше нет? Разве это отменяет любовь, которая никогда, никогда не исчезает? Катерина вытащила снимок и протянула его Вернеру. Тот взял осторожно, кончиками пальцев, и внимательно всмотрелся в смеющееся мамино лицо. Потом бросил фотографию на стол, резко отодвинул стул, отошел к окну и с силой потер лицо руками.

Катерина и Даниил ждали. Ей уже не было страшно и вдруг стало жалко этого человека, которому она только что принесла плохие известия. Катерина ненавидела быть черным вороном, каркающим на плече, и, к счастью, таковая участь настигла ее лишь однажды – когда пришлось сообщать о маминой смерти ее коллегам. Даниил вдруг протянул руку и коснулся Катерининой руки, словно ободряя.

Вернер простоял неподвижно минуту, глядя в окно, а затем повернулся к визитерам.

– Я мог бы догадаться, – сказал он негромко, – ты на нее похожа. Я уловил сходство там, на улице, но решил, будто мне показалось. Значит, ты дочь Марины.

– А вы знали мою маму. – Катерина не спрашивала, а утверждала.

Вернер кивнул.

– Знал, и довольно долго знал, а потом… потерял из виду. – И спросил без всякого перехода: – Сколько тебе лет?

– Двадцать девять.

Он удивился, и сильно. Катерина знала, что ее внешность вводит людей в заблуждение: обычно ей давали лет на пять меньше, а пару раз, еще во времена Анжелиной компании, наотрез отказывались продавать в магазинах пиво.

– Двадцать девять, – повторил он эхом. – И… когда ты родилась?

– В сентябре, десятого.

Он, видимо, произвел в голове какие-то подсчеты. Катерине вдруг снова стало жутко: будто в страшном сне, где хочешь, но не можешь проснуться, она знала, что будет дальше. Сейчас Вернер закричит, что это все обман, что он не имеет никакого к ней, Катерине, отношения, и вытолкает ее взашей. Ну ладно, учитывая наличие Даниила, взашей не получится. Просто выставит обоих.