Город на холме

Разговор с матерью Алекса у Малки не вышел. Я слышал доносящиеся из трубки крики и видел, как каменеет Малкино лицо. Перевод мне не потребовался. Мать Алекса не желала иметь ничего общего с людьми, которые превратили ее сына черт знает во что, а теперь еще и обрекли на конфликт с законом и довели до тюрьмы. Мы засели за поиски Тали, что было нелегкой задачей, если учесть, что я не знал ее фамилии, а тот злополучный фейсбук с фотографией она давно закрыла.

- Ну, что ты о ней знаешь?

- Служила в МАГАВе. Учится на физиотерапевта. Живет где-то около Тель-Авива.

- Из какого города в России?

- Сейчас вспомню. Неве… Неве… Неве-Черкас… к[264].

Наверное, я сделал из этого названия тот еще винегрет, потому что Малка взяла меня за руку и посмотрела снизу вверх.

- Господи, как же я тебя люблю… Неве-Черкас…к.

Ее пальцы бесшумно скользили по клавиатуре, а я сидел рядом и любовался. На экране выскакивали все новые и новые окна с текстом по-русски и на иврите.

- Нашла имейл. Ты напишешь письмо?

- Лучше ты.

На следующий день я с раннего утра уехал на работу, где меня уже сильно заждались. Разгреб бумажный завал и с облегчением сел в автокран. Привычные движения успокаивали, я впал в состояние, похожее на транс, когда чувствуешь себя одним целым с машиной. Поэтому когда до меня донесся визг и скрежет мотора мотоцикла, мне потребовалась еще минута сообразить, что это такое. Мотоцикл пофырчал и стал. Я завершил цикл погрузки, по рации сказал Ами, что он может пойти покурить, и выглянул в боковое окно. Вокруг мотоциклиста стояло несколько человек, в воздухе мелькало множество рук – обычный израильский разговор. Мотоциклист снял шлем, из-под которого рассыпались короткие, но пушистые волосы, отливающие на солнце огненно-бронзовыми бликами. Я увидел лицо подростка с озорными глазами и совершенно квадратной челюстью.

- Слышь, бригадир, слезай. Дело есть! – раздался крик на всю стройку.

Да, Алекс, оказывается, больший идеалист и мечтатель, чем я думал. Мои самые смелые фантазии не простирались дальше белостенных краснокрыших домов на холме Гиват Офира и чтоб в каждом доме дети. А Алекс надеется, что девушка, гоняющая на мотоцикле без глушителя, станет незаметной тихоней, сольется с пейзажем и примирится с этой кучей дурацких правил, оскорбляющих человеческое достоинство и не имеющих с Торой ничего не общего. Как очень метко, хоть и не интеллектуально, выражается моя собственная неудавшаяся скромница – “гы-ы-ы”.

Тали поставила всех на уши. Если он из России, так он для вас недостаточно правый? Если он поселенец, так он для вас недостаточно русский? Она так всем надоела, что после трех недель отсидки отпустили всех четверых. Последнюю неделю они молчали, открывая рты, только чтобы есть и молиться. Но, видимо, их там не на убой кормили, потому что от Алекса остались два профиля вместо фаса. К родителям он не поехал и три дня отсыпался в каком-то чулане в йешиве. Придя со стройки домой, я увидел припаркованный у нас под окнами сверкающий хромированными деталями и алой краской Харли-Дэвидсон. Еще на пороге услышал возмущенные возгласы:

- Урод фанатичный! Даже не поцеловал! Больше для него пальцем о палец не ударю!

- Разумеется, не ударишь, – спокойно соглашалась Малка. – Тебе в чай лимон положить?

“Урод фанатичный” отлежался и снова взялся за дело. Караваны снова были поставлены туда, где стояли. Из-под оливы был выкопан запаянный ящик. И книги, и израильский флаг, и шофар – все пропахло ружейным маслом. В этом же ящике, завернутые в промасленные полотенца, лежали наши три легальных ствола. Даже не взглянув на оружие, Алекс бережно взял шофар. Мы стояли навытяжку, как при сирене.

Арабы из Дейр Каифат подговорили кого-то из своих тель-авивских полезных идиотов поджечь оливы. Но тот переусердствовал и совершил поджог в шабат. Сгорело не больше десятка деревьев. Алекс вышел к журналистам и сказал:

- Это наши оливы. С какой стати мы будем их жечь?

Один шабат в месяц он позволял себе провести с Тали, не на объекте. Все было сугубо прилично: Тали ночевала у нас, Алекс где-то еще. Трогательно было смотреть на этих двух влюбленных пингвинов. В том, что Алекс по уши влюблен, никто из нас не сомневался, не смотря на всю его аскезу. Со слов Малки я знал, что у Тали рано умерла мать, что она росла с отцом и двумя старшими братьями, что весь этот дружный почти мужской коллектив питался консервами, и что на кухне Тали не умеет ничего. Когда я сказал Алексу, что он еще соскучится по еде с кухни Шавей Хеврон, он серьезно ответил.

- Ты не прав. Она лучше всех жарит картошку и умеет заваривать чай из настоящей заварки.

- Тогда я за тебя спокоен. Насколько я успел узнать русских евреев, картошка и чай заменяют вам все остальное.

- Некоторым еще и водка.

- Да ладно тебе на своих наговаривать. Я знаю десятки русим и ни одного алкоголика.

В этот момент он возился на крыше каравана (к тому времени их было уже не три, а десять), устанавливая спутниковую антенну.