Город на холме

После рентгена, показавшего, что ничего не сломано, но много чего вывихнуто и растянуто, врач дал мне пузырь со льдом, обезболивающее и велел сидеть тихо. Поджигать магазин, принадлежащий абсолютно постороннему человеку, действительно, глупо. Какой магазин может быть у подобной швали? Он только и умеет что убивать. Но почему мне не дали его прикончить, кому нужна эта комедия с военным судом. Его несколько лет подержат в тюрьме, а потом отпустят в рамках очередной гуманитарной инициативы. Он вернется в Хеврон и будет ходить здесь по улицам как победитель и ухмыляться в лицо Одае, потерявшей ребенка. Надо сделать с ним что-нибудь такое, чтобы он жить больше уже не хотел. Все равно, пока не заживет нога, я не могу ехать ни в какой Узбекистан.

Я с трудом доковылял до дома Страгов и решительно постучал в дверь.

- Ты дверь решил сломать? – напустилась на меня Хиллари. – Ребенок спит.

- Извини. Мне нужно у тебя кое-что одолжить.

- Что?

- Туфлю.

- Что, прости?

- Туфлю. Для воспитательной беседы.

Пауза.

- Я поняла. Сейчас принесу.

Путь обратно занял на десять минут дольше, нога отчаянно болела. У ворот базы толпилось несколько местных поселенцев и еще какие-то незнакомые личности из Кирьят Арбы.

- Шрага, так ты не арестован?

- Пока нет.

Слухи тут расходятся, как в Меа Шеарим.

На базе я разыскал Эзру и изложил ему свой план. Он посмотрел на меня так, будто не видел никогда раньше.

- Ты думаешь, это аморально?

- Я думаю, это гениально. Просто не могу поверить, что это ты. Ты, чинивший в арабском доме унитаз. Ты, никому из них не сказавший грубого слова.

- Семья Идрис виновата только в том, что их дом расположен так, как расположен. А этот… сам признался. Он гордится. Он смеется над нами, он уверен, что его не казнят. Я не люблю оставлять работу недоделанной. У меня бзик такой.

- Если ты действительно хочешь, чтобы он покончил с собой, то твой план нуждается в изменении. Ну, кто его здесь увидит? Десяток солдат и десяток задержанных. Это надо заснять на видео и выставить в интернет, чтобы видели все. Тогда он точно будет опозорен.

Мне такое даже в голову не пришло. Я не рос с видео и интернетом.

- У нас нет камеры.

- У нас есть камера, – ответил Эзра, доставая из кармана мобильник.

- Эзра, ты будешь иметь неприятности.

- Кто бы говорил.

Дальнейшее я помню только рваными кусками диалога. Помню собственную сосредоточенность патологоанатома, разрезающего труп на столе. Я помню, что в комнате было много солдат, что с других задержанных сняли повязки. Помню свое удивление, что убийца Авреми явно крупнее и выше среднего, уж точно не меньше меня. Странно, что на крыше я этого не почувствовал. Я снял с него повязку. Приподнял дулом М-16 его подбородок и тихо спросил:

- Ты меня узнаешь?

Он сфокусировал взгляд.

- Еще бы. Я думал, крыша под тобой проломится. И как там бедный ребенок? Уже похоронили? Воображаю, как поселенцы с ума сходят.

Странно, я вот не усмотрел в убийстве ребенка повода для веселья.

- Мы не закончили.

- Ты будешь бить связанного?

- Хас ве шалом[93]. Я не собираюсь жертвовать своим кайфом от честно сделанной работы. Сейчас я тебя развяжу и мы закончим. Если ты мужчина – сопротивляйся, мои друзья не будут тебе мешать. Если нет, то не обессудь, все претензии к Аллаху, который создал тебя тем, чем создал. Вопросы есть?

Ну почему он так похож на человека? Нормальное лицо, неплохой иврит, удостоверение студента медицинского факультета университета Аль-Наджа, что в Наблусе. Он еще не одной жизни не спас, а две уже успел разрушить. Не похожий на голь перекатную, с которой мы обычно имели дело, родом из зажиточной семьи, он решил доказать своим более бывалым друзьям, что тоже участвует в сопротивлении. А заодно и новый гаджет распробовать. Тошно, неприятно, но я обязан. Ради тебя, Одая.

Я оказался прав. Он не был ветераном стычек с евреями – очевидно, до меня его никто не бил вообще. Он просто не привык. У меня даже дыхание не участилось, а он согнувшись в три погибели, закрывал голову.

- А вот сейчас начинается самое интересное, – услышал я свой собственный голос, еще более хриплый и монотонный, чем обычно. – Я с тобой закончил, но у меня для тебя еще есть привет от еврейской общины Хеврона. Алекс, дай сюда пакет.

Я переложил туфлю из правой руки в левую и ударил наотмашь два раза. Следующие удары уже были гораздо легче, практически не удары, а касания, но ему хватило. От его гонора ничего не осталось, он рыдал, лежа в позе эмбриона на полу[94]. Я застегнул наручники и разогнулся под бурные аплодисменты. Красный огонек у Эзры в руке погас, и я обратился к людям: