Город на холме

Черт знает что. Был бы это мой пикап, я бы оставил его здесь и пошел провожать с очень большим риском не застать на обратном пути даже запчастей. Но машина из гаража концерна, я не могу вот так распоряжаться тем, что мне не принадлежит. А тем, что принадлежит, – очень даже могу. Засучил штанину, отстегнул кобуру и сунул все хозяйство ему в руки.

− Держи.

− У нас у обоих будут неприятности.

− Лучше неприятности, чем похороны.

Мы вышли из машины, он достал с заднего сидения сумку и гитару. Кобура с пистолетом висела на нем, как горсть соплей. Как был разгильдяем, так и остался. Вот таких святых людей у нас и забирают первыми.

− Этот форпост здесь давно?

− С месяц будет.

− А как называется?

− Гиват Офира.

И исчез в темноте.

* * *

На десять человек у них было три ствола. Десять неженатых мальчишек из йешивы Шавей Хеврон. Армейскую службу прошли только Алекс и еще один, а остальные были 16-17-летние подростки. Электричество из генератора, вода из бочки. И куча смелых планов. И презрение к смерти, только не такое, как у меня, потому что слишком больно жить. А потому что впереди сияющая цель, ради которой умереть не страшно и не жалко.

Смерть действительно подстерегала их из-за каждого холма. Форпост был окружен поросшим кустарником пространством, где арабы пасли овец, и уже упомянутыми террасами с оливами. Дороги не было. Как они доставили сюда эти времянки, ума не приложу. Козе понятно, что пока не будет дороги, этот форпост останется временным, несмотря на всю их самоотверженность. Дорога покажет всем, что евреи собираются отсвечивать здесь до конца мироздания. До конца мироздания прежде безымянный холм будет носить имя Офира.

Мы с Алексом сидели на куче строительного мусора и смотрели во всеми правдами и неправдами добытую военную карту. Интернет в этой глуши не работал, мобильники и те барахлили. Приходилось действовать по старинке.

− Посмотри. Если начинать отсюда, то, чтобы не упереться в вади, дорога должна будет проходить так, что ее будет видно из лагеря Арруб. Ты что, не знаешь, какие головорезы там живут? Объясни мне, почему мы не можем проложить дорогу через оливковые насаждения. Это короче и безопаснее.

Алекс поднял глаза от карты.

− Потому что оливковые деревья − это ценность. Это деньги. Около половины из них… – тут он сказал какое-то слово звучавшее скорее по-арабски, чем по-русски.

− Что ты сказал?

− Я сказал хаммиль. Это значит, что дерево беременно и в этом году будет плодоносить. Вокруг каждого дерева надо двадцать лет танцевать, чтобы оно стало хаммиль. Земля наша. Все, что на ней растет – наше. Нет ничего глупее, чем портить свое достояние из-за трусости и недоверия Всевышнему.

Никто, кроме фанатиков, не способен на великие дела, но до чего же с ними в повседневном общении тяжело.

− Ты сам будешь заниматься оливами?

− А ты думал? Я уже все, что мог, на эту тему прочел. И с киприотом одним по имейлу переписываюсь. У них в семье оливы уже триста лет растят.

− Ну, хорошо, а он-то почему вызвался тебе помогать?

− Да ему мусульмане сильно насолили.

Кому они не насолили.

− Кстати, о неприятном. Там целая деревня людей, которые уже много поколений с этих олив кормятся и уверены, что это их достояние.

− Шрага, я понимаю, что ты пережил страшную потерю, но нельзя же так вокруг себя ничего не замечать. Существует специальный фонд, из которого им платят компенсации. Между прочим, предлагают сразу больше рыночной цены. Бывает, что они встают в позу и не принимают денег. Тогда они остаются и без денег, и без олив. Но это уже не наша с тобой трагедия. У нас своих хватает. Что у тебя там в термосе?

− Отвар корня женьшеня. Не думаю, что тебе понравится.

− Кошмар. Зачем ты это пьешь?

− Чтобы не спать. Действует лучше кофе и не так вредно.

− По всем документам выходит, что деревня Дейр Каифат и прилегающие к ней пастбища стоят на земле, приобретенной евреями. Я собрал материал. Копии из архива лежат в сейфе в йешиве. Сейчас… у меня записано.

Он достал из кармана записную книжку и принялся монотонно читать, раскачиваясь, как во время молитвы.

− Оттоманский наместник в Хевроне Иззет-паша в 1885 году подарил 800 дунамов земли некоему эфенди Абу Ибрагим Тамими, известному своим благочестием и регулярными поездками в Мекку, а также услугами, оказанными оттоманской администрации…

− Восхитительно. Турок жалует арабу еврейскую землю.

− Не перебивай. Жил-поживал эфенди Абу Ибрагим, и вырос у него сын, естественно, Ибрагим, и унаследовал отцовские богатства. Однако Ибрагим в своих владениях не очень-то появлялся и предпочитал Бейрут и Каир. И тут появляются евреи…

− Как всегда там, где их не ждали.

− И покупают 600 дунамов за полновесные британские фунты. От имени Керен Каемет ле-Исраэль купчую подписал некто Нафтали Прозоровский.

− Тоже, наверное, из ваших.

− Из Одессы. Значит, появляются евреи и строят во-он на том холме… сейчас темно, не видно… поселение типа “стена и башня” под названием Ор Серафима в честь убитой в первый месяц после основания Серафимы Прозоровской.

− По-русски Серафима это женское имя?