Город на холме

− Я просил не перебивать. После хевронских событий, измотанные непрерывными стычками и гибелью товарищей, евреи оставляют поселение Ор Серафима. Так… прекращение огня 1949 года, здесь занимают позиции части Арабского легиона, а земля отходит в иорданскую казну. Иорданская администрация послала сюда землемеров, и те, на основании оттоманских документов, закрепили владение землей за семейством Тамими. На деле это выглядит так, что односельчане платят им частью прибыли от урожая. Дальше 1967 год: за исключением сотни дунамов земли, конфискованной под военную базу, никто из евреев никаких имущественных претензий им не предъявлял. Пока. Ты чего улыбаешься?

− Мечтаю. Как идиот абсолютный. Мечтаю о времени, когда мы будем строить здесь библиотеку.

− Почему именно библиотеку?

− Потому что Офира оставила мне три тысячи книг, которые я не знаю, куда девать. Здесь будет самая большая библиотека на шоссе № 60. Офира была бы рада.

Алекс посмотрел на часы.

− Через полчаса солнце встанет. Пойдем будить народ на утреннюю молитву или будем дальше мечтать о кренделях небесных?

− Алекс, не будь монстром. Вспомни, когда они вчера легли и сколько работали. В йешиве в это время все уже давно третий сон видят.

− В йешиве, чтоб ты знал, кто-нибудь да учится в любое время дня и ночи. Ладно, давай я поиграю, если у тебя уши не завянут.

Он молча перебирал струны гитары, а я думал о Нафтали Прозоровском. Он полагал, что имеет дело с честными людьми, он им деньги, они ему землю, и все смогут дальше жить как соседи. А они посмеялись над его наивностью и забрали у него самое дорогое − жену или сестру. А может, мать? Нет, пожилые олим обычно селятся в городах, а не на форпостах. А может, дочку, Серафиму-маленькую? Нет, ребенку, рожденному в стране, не стали бы давать имя из России.

Ты, мой товарищ дорогой
Ты, мой товарищ боевой.
С тобой связала нас любовь к своей отчизне.
Здесь, на участке небольшом
Вгоняя в камень штык и лом,
Заставу ставим мы, как дело нашей жизни.

А над палаткой нашей дождь стоит стеной.

Холодный ливень горный поднимает пыль.
Тут наша служба, тут, товарищ, мы с тобой
Всерьез стараемся из сказки сделать быль.

Делить нам нечего зараз.

С Небес приказ – для всех приказ.
Тут, среди наших, все, что есть, то − только наше.
Чужие там, за той грядой, чужие есть и за спиной,
И мы от тех и от других стоим на страже.

Пусть над палаткой нашей дождь стоит стеной,

Холодный ветер горный снова будет выть,
Тут наша служба, тут, товарищ, мы с тобой
Участок Родины поставлены хранить[254].

− Потрясающе. Ты это что, сам написал?

− Нет, это написал русский пограничник на границе с Таджикистаном. Я только перевел на иврит и слова в одном месте поменял.

Я задумался.

− Про приказ с Небес?

− Молодец, сечешь поляну.

Через полчаса действительно рассвело. Мы встали на молитву. Справа от меня стоял Алекс, слева длинный нескладный Менахем. Несмотря на то, что он родился на этих холмах, у него облезала и шелушилась под солнцем кожа на лбу и на носу. Впереди полосами белого известняка сверкал холм Ор Серафима.

После молитвы позавтракали, и я в очередной раз поразился их дисциплине. Небритые, плохо стриженые, с чернотой под ногтями, в штанах “здравствуй, Гарлем” они выполняли приказы с Небес так, что их четкости, быстроте и выправке позавидовал бы любой спецназ. Это при том, что они находились одни в изолированном опасном месте, без родителей, без наставников, без машгиаха[255]. Сюда и дозвониться-то было непросто. Эта была та самая дисциплина, которая идет изнутри. Еду им привозили пару раз в неделю из кухни Шавей Хеврон. Я предложил привезти свое, нам с Малкой действительно было нетрудно налепить котлет на весь миньян, но Алекс отказался. Они ели только приготовленное на кухне йешивы и только тамошним поваром. Исключение было сделано для Менахема, потому что у него был целый букет пищевых аллергий, но и ему мать готовила не дома, а там же, где всем.

− Вспомни, как было в армии. Все едят одинаковый паек. Мы здесь в армии. И потом – представь, выстроится здесь очередь из наших мам с кульками. Это же будет со всех сторон опасно и ужасно.