Город на холме

Тяжело думать про Храмовую Гору, про отпуск заграницей куда приятней. Оставим детей Нехаме и поедем. Нехама любит с ними возиться, она хоть и из большой семьи, но самая младшая и потому не успела, как Бина, к двадцати годам накушаться обязанностей няньки. Натан в конце года демобилизуется, им деньги нужны, но просто так он у меня не возьмет. Хоть две недели в году я могу отдохнуть от работы, от кучи обязанностей сверх работы, от бесконечного противостояния, не ездить по этой дороге, где Офира доживала последние свои минуты? Хоть на две недели в году мы можем с Малкой остаться вдвоем вдали от всего? Хоть на две недели забыть, что мы единственное препятствие к миру на Ближнем Востоке, оккупанты и колонизаторы, каратели и расисты – я ничего не упустил? Черт с ней, с Европой, если есть Россия. Малка все мне покажет – квартиру в Москве, где жили Азазель и компания, фонтаны с секретом и печку, на которой можно спать. Две недели – вот все, что мне надо.

* * *

Настроил себе три телеги планов и тут пришла повестка в резерв. Уезжал я на службу в отвратительном настроении потому что мы с Малкой накануне еще умудрились поругаться. Она просто поставила меня перед фактом что выходит на свою старую работу. Офире уже два года, пусть идет в ясли.

− Ты своими руками разрушаешь наш дом, – сказал я. – Я выполняю свои обязанности, так будь добра не увиливать от своих.

− Каких?

Ну, здравствуйте. А то она не знает. Но для совсем непонятливых я могу и разжевать.

− Украшать мою жизнь. Воспитывать наших детей. Делать дом из крыши и четырех стен. Ты не справишься с этим, если будешь постоянно не высыпаться и вытирать чужие слезы и сопли. Мало тебе того вояжа? Больше ты ни шагу не ступишь туда, где опасно, никаких поездок в арабские и бедуинские районы. Раз тебе Господь своих мозгов не дал, то за тебя думать и решать буду я.

− Понятно. Я для тебя набор функций. Дизайн интерьера, ведение хозяйства, воспитание детей и секс-услуги под одной обложкой. Спасибо, что сказал, остальные выводы я сама сделаю.

Не знаю, какие выводы она там сделала, а вот я предпринял совершенно конкретные действия, чтобы не быть голословным. Забрал у нее банковские и кредитные карточки, оставил только наличные. Сдал ее машину к Вайсу в гараж и договорился никому кроме меня не выдавать. Видеть не могу эту старую консервную банку, вернусь со службы − отдам ее Натану, пусть учится водить, разобьет – не жалко. А Малке купим что-нибудь новое и красивое, белое или цвета морской волны. Работать она собралась. Не будет она работать на такой тяжелой и опасной работе за такие смехотворные деньги. Впрочем, таких денег, которые бы заставили меня отпустить ее на тяжелую и опасную работу, вообще в природе нет.

На этот раз меня отправили в Дженин. Та еще помойка, хуже Газы. Ожидалась какая-то крупная операция, потому что нам всем велели позвонить домой, а потом сдать мобильники до особого распоряжения. Я набрал тестя, и он все понял.

− Ты не хочешь поговорить с Региной?

Я не поговорить с ней хочу. Я хочу остаться с ней в караване на курьих ножках посреди таких джунглей, чтобы до нас никто просто не добрался. Никуда ни отпускать ее и никуда не уходить самому. Если это не возможно, то я вообще ничего не хочу. И меньше всего хочу ей навязываться.

− А? Что?

− Когда я был в Ливане, командир сказал нам: “Ваша задача не умереть за свою страну, а сделать так, чтобы шлемазл на другой стороне умер за свою”.

− Амен, – сказал я и отключился.

Командовал нами американец – по-ихнему, Ethan, по-нашему, Эйтан. Он был в своей семье паршивой овцой, потому что не захотел становиться врачом или адвокатом, а с трудом досидел до конца школы, записался в американскую армию, и пошло-поехало. Ирак-Афганистан, Афганистан-Ирак. Из американской армии его списали после последнего ранения, но израильские коновалы сочли годным для службы. Тут я не мог не вспомнить, как сам ковылял по Хеврону на вывихнутой ноге. Ивритом, в том числе армейским жаргоном, Эйтан овладел хорошо, но, по американской привычке, называл нас исключительно по фамилиям. Оказывается, в американской армии если два солдата называют друг друга по именам, их все начинают подозревать в гомо-отношениях. Совсем с ума посходили.