Город на холме

Что верно, то верно. Бедный Шимон, сколько еще тычков и щелчков ему предстоит вынести, сколько раз ему еще напомнят, что его настоящий отец террорист, а мать… какая есть. Я все-таки понимала его, как никто другой, моя собственная гиюрная эпопея меня закалила. Я научила его, как это сделать, − вцепиться зубами и когтями в свое еврейство, каждый день заново его отстаивать, упереться насмерть: мое, не отдам, и самоутверждайтесь за мой счет, сколько хотите, все равно не отдам. Но я все-таки была взрослая девушка, а он маленький мальчик. На ночь – любимая сказка “Гадкий утенок” по-русски и шма исраэль. Его еще пришлось уговаривать ехать учиться в Штаты после армии. Яла, яла, вали отсюда. Я до сих пор не понимаю, почему клевали только Шимона. Рахель до восьми лет росла абсолютно счастливой. И тут наше правительство решило сделать очередной жест доброй воли и выпустить нескольких террористок-пособниц, в том числе Фейгу. Это нарушило фейгину рутину до такой степени, что она начала думать. Это плохо кончилось. Она повесилась в камере на разорванной простыне и оставила записку, адресованную Гитте Лее. У тюремного начальства хватило человечности не обнародовать содержание записки, и что там было, мы так и не узнали. Фейгина боль закончилась, а наша только началась. Подстрекаемая известно кем, эта дженинская семейка вздумала отсудить у нас детей. Рахель боялась идти спать, чтобы ее у нас не забрали во сне. Есть она тоже перестала, ее рвало буквально от всего. Анорексия сожрала ее, остались одни глаза. Я всегда буду любить только вас, я не дамся им живая. Полтора месяца я видела Шрагу только на судебных заседаниях, потому что ночевали мы в больнице посменно, то он, то я. Во имя равенства, мира, справедливости и прочей дребедени, голодом и страхом убивали они нашу младшую дочь. Я-то понимала, что ни в какой Дженин их Шрага не отдаст, надо будет – расплатится за это собственной свободой. Но как объяснить это ребенку? Когда наконец суд решил оставить детей нам, Рахель пришлось заново ставить на ноги, как пережившую блокаду. На ноги она встала. Мы отмечали ее бат-мицву у могилы праматери Рахели, и ни одной пары сухих глаз там не было, солдаты и те плакали. Но с тех пор анорексия всегда подстерегала ее как хищный зверь за углом. Она служит на границе с Египтом, а я все равно боюсь анорексии больше всего остального.

Нельзя отделить счастье от боли и боли от счастья. Почему на свадьбе всегда хочется плакать? Как будто не было этих двадцати пяти лет, как будто вчера я умирала от страха, подходя к КПП на узбекско-казахской границе с сероглазым комочком на руках.

− Тет нисан, 5790 года, здесь по летоисчеслению, принятому в городе Шхеме… Сказал Реувен бен Шрага… И согласилась Элеонора-Яффа бат Ури…

Вон стоит Хиллари, и на лице у нее такая же смесь боли и счастья как, наверное, на моем. Тоненькие шланги аспиратора в ноздрях делают ее похожей на инопланетянку. Несколько лет назад те, кто детьми был изгнан из Шират а-Ям в Газе, поехали туда восстанавливать − на голом месте, под регулярными обстрелами. На субботу и праздники люди ездили к ним, чтобы помочь и поддержать. В одну из таких поездок Ури и Хиллари отправились с тремя дочерьми, а вернулись с двумя. Юстина-Двора Страг навсегда осталась на побережье, и море поет ей свою бесконечную колыбельную, шират-а-ям. Потом в поселении стали рождаться первые дети. В том числе девочки. В том числе Сара-Юстина и Эден-Юстина.

Шрага, Господь был милостив к нам, все наши дети живы. Реувен – пока жив – посреди Шхема, он и еще два десятка таких же безумных. Офира – на доисторической родине, в бывшей Северной Корее, куда ее понесло после армии с миссией “Врачей без границ”. Шимон – в Массачусетсе в университете, где никого не интересует, кто его родители, а профессора наперебой хвалят и прочат блестящее научное будущее. Рахель – на египетской границе, где ей ежедневно приходится воевать с сидящим внутри нее опасным врагом. Наш сын женится, уже четвертое поколение растет здесь, наперекор мировому общественному мнению, двадцать пять лет прошло, скольких близких людей мы лишились, сколько жертв принесли, но у меня никогда не кончатся силы любить тебя.

* * *

Мартиролог христиан Палестинской автономии.

В лагере беженцев Аль-Фауар разграблена и сожжена школа при миссии Иерусалимской православной церкви. Во дворе школы повешены директор, священник о. Георгий (Джумбалат), и преподавательница музыки, монахиня Эвангелия (Наджафи). Все происходило на глазах у детей и было заснято на видео.

* * *

Европейский Совет в очередной раз осудил поселенческую деятельность евреев на Западном Берегу, как имеющую расистский и захватнический характер и противоречащую международному праву.

Приложение

Жертвы мира (1993–2012)

Не включены теракты и попытки терактов, где не было погибших.

* – теракты, исполнители/организаторы/соучастники которых вышли на свободу в рамках обменов и жестов доброй воли правительства Израиля.

1993