Город на холме

Из-за поворота вылетел белый минивэн и резко затормозил напротив, скрыв арабов у меня из виду, а меня, соответственно от них. Я не успел даже разглядеть номерной знак, только флаг на крыше – желтый с синей короной. Распахнулась передняя пассажирская дверь, я прыгнул, не дожидаясь приглашения. Водитель на полную мощность врубил что-то клезмерско-зажигательное и рванул с места. В зеркало заднего вида я разглядел две пары испуганных, но любопытных глаз цвета новогодней медовой коврижки. Девочка постарше, мальчик помладше. На мальчике – красная бархатная кипа с надписью “йехи адонейну…” и дальше по тексту. Я перевел взгляд на человека за рулем, того, кто рискнул ради меня самым дорогим. Хабадник как хабадник, только стрижка уж очень светская и борода уж очень аккуратная. Мой взгляд упал на пачку писем между водительским и пассажирским сидением. Буквы путались перед глазами, я никак не мог их сложить. Или не хотел. Но они все равно сложились. Ронен Моргенталер. А я-то рассчитывал до конца собственной жизни его избегать. Мне ясно дали понять, что не получится. Альтернатива – унижение, потом смерть.

Не осталось сил на самоконтроль, дрогнуло и расплылось окно перед оставшимися без линз глазами. Любопытный пацан на заднем сидении, чуть постарше Реувена, тут же прокомментировал:

− Почему он плачет?

− Йосеф-Ицхак, ты бестактный.

− Что такое бестактный?

− Ронен… – позвал я.

− А? – откликнулся он, нисколько не удивившись.

− Ты почему от нее уехал?

− Молодой был. Дурной.

Какой спокойный голос. Можно подумать, он каждый день прорывается с детьми через арабские засады и отвечает на недопустимые вопросы.

Я молчал, рука стала совсем тяжелой, неподъемной, неуправляемой. Сзади закопошились, запищали кнопочки сотового телефона.

− Пап, что писать?

− Пиши “его нашли”.

Это не меня случайно?

− Кого нашли?

− Тебя, разумеется.

− А кому пишем?

− Дочка пишет маме. Мама пишет подруге, да еще на русском языке. Пока дознаваться будут, сто лет пройдет.

Похоже, не одна Малка меня ищет.

− А кого я интересую?

Ронен оторвался от дороги и впервые прямо на меня посмотрел.

− Стамблер, ну ты спросил! Взять заложника, разрушить на сотни тысяч шекелей собственности, сделать из арабской деревни салат – и ты думал, что тебя никто не будет искать? Тебе мать когда-нибудь говорила, что ты сам похож на бульдозер – сила есть, ума не надо?

Говорила. И при этом вспоминала какой был в молодости легендарный генерал по прозвищу Бульдозер. Кто тогда знал, что он станет главным разрушителем и будет наказан тем, чего я больше всего боялся, – беспомощностью и зависимостью. Кстати, откуда такая осведомленность. Неужели о наших делах объявили по радио?

− А что, по радио объявили?

− Зачем мне радио? Я там был.

Ничего себе новости.

− Но я тебя не видел…

− Отказался от Торы, чтобы выучить эту ущербную логику? Раз ты чего-то не видел, этого не может быть? Ты точно в университете не учился?

Я уж готов был сказать, что не учился в университете потому, что мне не повезло быть единственным сыном у образованной мамы. Но не сказал. У каждого болит свое. Ронен мне уж точно не враг. И без него этого добра хватает.

− А… что там?

− Побоище. Они сильно обозлились. Я уехал, когда мне пригрозили, что конфискуют мою машину, чтобы возить арестованных. У них машин не хватает, ты не знаешь, почему?

Я бросил взгляд на руки на руле. Кожа содрана на фалангах пальцев правой. Подумать только, Ронен, бывший интеллигентный мальчик, хабадник не от мира сего. Ему тоже не понравилось, что его мать убивают во второй раз, причем, еврейскими руками. Я должен спросить, а то это останется камнем, о который я буду вечно спотыкаться.

− Ты… считаешь, что я виноват?

− Я сам виноват. Я должен был быть там раньше.

Он уверенно вел машину, я даже не стал спрашивать, куда едем. На четвертом десятке я вдруг понял, что такое не быть старшим братом. Я всегда им был, я им родился. Но он занял место старшего брата при мне, занял легко и спокойно. Я доверяю ему безоглядно, Офира не могла воспитать подлеца. Как порадовалась бы она, увидев нас сейчас.

− Ронен…

− А?

− Ине ма тов у ма наим…[302]

− Конечно, хорошо.

Эпилог

2030 год