Город на холме

Когда Регину начали сватать, отец в ужасе звонил мне и говорил, что с каждого свидания она приходит заплаканная, ложится лицом к стене и отказывается есть. Когда я выяснил подробности, мне стало уже совсем хреново. Они сватали моей дочери дебилов и психопатов. Ничего лучшего она, по их мнению, не заслуживает. Я понял, что без моей помощи Регине не вырваться из этой ситуации и записался на прием к директрисе Махон Алты. Вместе с ней в кабинете сидел один из учителей-мужчин, так как принимать меня наедине она не могла. Я начал вежливо:

− Мне кажется, что у Малки не все гладко идет со сватовством. У вас есть какие-нибудь соображения по этому поводу? Мне, как отцу, очень важно знать ваше мнение.

Туфта, конечно. Я уже знаю ее мнение и знаю, насколько оно для Регины оскорбительно.

− Ну вы же понимаете… Не в каждой семье захотят в качестве невестки гиорет[69]… Да еще с таким лицом…

− С каким? – сделал я невинные глаза.

Это директрисе не понравилось.

− Послушайте, адони[70]. Надо было думать когда вы решили делать с нееврейкой то, от чего получаются дети. Вы сами создали этот кризис, потому что не сумели справиться со своими желаниями. Да, ваша дочь присоединилась к еврейскому народу, но она не может рассчитывать на жениха из элитной семьи.

− Видно, нееврейское очень сильно в вашей дочери, если она так похожа на свою мать, а не на вас, – поддакнул мужчина.

Если он сейчас усомнится в том, что Регина моя дочь, то я вспомню уроки уголовной зоны и повешу его вот на этой люстре.

− Поверьте, мне жаль Малку. Но что поделаешь, если ее лицо −это символ всего, от чего мы должны отдаляться, чтобы не быть оскверненными. Гои − это один из главных источников духовной нечистоты. Мне жаль вас, что когда вы были молоды, вам этого никто не рассказал.

− Хорошо. Я с вами согласен. Но ваша позиция не последовательна. Деньгами за обучение, что Малка вам платит, вы не брезгуете. Вкалывает она здесь наравне со всеми. А как только приходит момент делиться с ней пирогом, вы тут же вспоминаете, что она не чистокровная. Я прошу вас по-хорошему – сделайте так, чтобы Малка больше не тратила здесь свое время и свои деньги. Иначе я обещаю вам телегу неприятностей. В ивритоязычной и русскоязычной прессе про ваше заведение появятся такие материалы, что от вас сбежит половина учениц и никто больше не даст вам ни шекеля. Вы рассматриваете мою дочь, как человека третьего сорта. Но я таки отец и не собираюсь допускать, чтобы при таком отношении вы еще продолжали на ней ездить. Не советую вам соревноваться в жесткости с человеком, который сидел в советской тюрьме. Это соревнование вы проиграете. Всего хорошего.

Со следующего семестра Регина начала занятия в университете, и я вздохнул спокойно. Мы с Орли и мальчишками провели замечательный год в Мельбурне. Орли смогла наконец отдохнуть от своей бешеной гонки на тель-авивской бирже и пожить, как белая леди при муже-профессоре. Мальчишки не вылезали с пляжа и спортплощадок и насобачились в английском так, что сердце радовалось. Идиллия закончилась, когда мне предложили продление контракта и я сказал Орли, что хочу остаться еще на год и объяснил зачем. Орли не была жадной, но она была собственницей. То, что я трачу на Регину деньги, ее не трогало. Но она не могла простить мне потраченных на Регину времени и душевных сил. Женщина, воспитанная в России, может, и прогнулась бы, но Орли была горда и неуступчива, типичная сабра того поколения. Она уехала домой одна, мальчишки остались со мной, и это еще сильнее ее оскорбило. Она решила, что отдала нам, неблагодарным свиньям, лучшие годы своей жизни, что времени пожить для себя у нее уже не будет, и закрутила роман с кем-то из своих коллег. Я не сердился, я понимал, что не только она тут виновата. К тому же тогда я похоронил отца и мне было не до ревности. На ее просьбу о разводе я ответил:

− Подожди. Не дело мальчишкам уходить служить из разоренного дома. Давай проводим их вместе. Мы уже не супруги, но родителями быть не перестали. Мы им нужны.

Как ни странно, как только мы стали жить отдельно и я дал ей развод, мы начали общаться без напряжения, как хорошие давние друзья. Даже на Регину она перестала так болезненно реагировать.

После гибели Йосефа Регина очень изменилась. Она стала тихой и сосредоточенной, скупо отмеряла каждое слово и каждый жест, словно боялась, что ей не хватит сил на дальнейшее. Даже на собственных любимых дочек у нее не хватало душевного тепла, и они протестовали и вредничали. Теперь я понял, что ее девичьи слезы по поводу обид в Махон Алте и неудачных шидухов – при всем сволочизме тамошнего руководства − не были самым ужасным событием нашей жизни. “Почему он, папа? Почему он, за что?” Если бы я мог встать на его место, я бы сделал это не раздумывая. Но кто возьмет старого хрена вроде меня охранять блокпост.